Сибирские огни № 11 - 1970

стые фразы, ее насыщенность и даже пере­ насыщенность образами, ее областные рече­ ния, весь этот «местный колорит» казался мне исчерпанным и ненужным. Надо писать проще, яснее, обращая больше внимания на душевное состояние героя, на психологию его... Я писал, отказавшись от всех прежних изобразительных средств...» Это были рас­ сказы: «Жизнь Смокотинина», «Плодоро­ дие», «Полынья», «Ночь» и другие, публико­ вавшиеся в 1926 году в журналах «Красная новь» и «Новый мир»; в 1927 году большая часть их вышла отдельной книгой под назва­ нием «Тайное тайных».1 Появление этих произведений привело к новому этапу во взаимоотношениях Горько­ го и Иванова. Как и прежде, писатель стре­ мится познакомить старшего друга со свои­ ми новыми произведениями, с волнением ожидая его «суда». «Мне бы хотелось, чтобы Вы прочли, Алексей Максимович, в январ­ ской книжке «Красной нови» — 926 г.— рас­ сказ мой новый «Плодородие». Там все мои последние думы». (Из письма Иванова Горь­ кому 20 декабря 1925 года). Велика была радость Горького, когда он увидел, что глубоко ценимый им талант пи­ сателя реализовался, наконец, в вещах, сде­ ланных тщательно, неторопливо, на высоком профессиональном уровне. Но особенно большое его удовлетворение вызывалось тем, что в новых рассказах Иванова он обнару­ жил мастерское владение приемами объек­ тивно-изобразительного письма Это означа­ ло вступление на путь, на котором, по убеж­ дению Горького, могли ожидать Иванова наибольшие художественные достижения. Довольно многочисленные суждения Горь­ кого об этих произведениях ясно показыва­ ют, что именно вызывало его высокие оцен­ ки. «Сейчас прочитал в «Нов<ом>мире» рассказ «На покой»,— писал, например,/он Иванову в конце 1926 года.— Разрешите по­ здравить: отлично стали вы писать, сударь мой! Это не значит, что раньше Вы писали плохо, несомненно, что писали Вы хуже. Я не помню, чтоб кто-нибудь из литераторов мо­ его поколения сделал такой шаг к настояще­ му мастерству, как это удалось сделать Вам от «Голубых песков» к Вашим последним рассказам. Сейчас Вы изображаете так, как это делал Ив. Бунин в годы лучших дости­ жений своих... Но мне кажется, что в пласти­ ке письма Еы шагнули дальше Бунина, да и язык у Вас красочнее его, не говоря о том, что у Вас совершенно отсутствует бунинский холодок и нет намерений щегольнуть холод­ ком этим. Очень крепко, очень выпукло и все по- хорошему человечно, без жалких слов». 1 Думается, что без учета этого этапа творче­ ской эволюции Иванова любой разговор о стиле­ вой системе писателя оказывается в какой-то сте­ пени односторонним. Это касается, например, ин­ тересных «Заметок о стиле Вс. Иванова» Инны Соловьевой («Новый мир». 1970, № 2), которая построила анализ художественного своеобразия Иванова на произведениях последнего двухтомни­ ка писателя («Художественная литература», М/, 1968), не включающего цикл «Тайное тайных». Почти теми же словами характеризует Горький достоинство рассказов Иванова, опубликованных в «Красной нови», так же выделяя как главное достижение художни­ ка подлинную «пластичность» письма. Действительно, в рассказах «На покой», «Плодородие», «Жизнь Смокотинина» и других Иванов делает резкий поворот от «взлохмочеиного», по его собственному вы­ ражению, стиля к- простоте и ясности сло­ весного рисунка. Вместо многословных эмо­ циональнооценочных характеристик («Цвет­ ные ветра», первая часть «Голубых пес­ ков») ■—лаконичные, «зримые» портретные штрихи, насыщенные большим психологиче­ ским содержанием, жесты, движения, по­ ступки персонажей, передающие их внут­ ренние переживания как бы без всякого авторского «вмешательства». Примером глубокой психологической насыщенности, которую приобретает теперь у Иванова, жест, может служить следующий отрывок из рассказа «Плодородие». Узнав от односельчанина Турукая, что бедняк Мартын задумал организовать пар­ тийную ячейку, встревоженные старики при­ шли к нему домой. «Мартын согрел в чугунке чай, старики поблагодарили, но попросили налить им вместо чаю кипятку. Но и кипяток они пить не стали Спросили, много ли Мартын набе­ рет на зиму сена,— за него ответила баба. Тогда высокий' старик, Митрий Савин, про­ тяжно сказал: — Мартын Андреич, ты бы эту штуку, что Турукай болтает, оставил... А коли со­ знаешь ты, што не можешь хрушкую лямку тянуть, шел бы в металл (на добычу золо­ та.— Н. Б.). Семью твою не забудем... — Не хочу металлу,— вдруг подбочив­ шись, закричал Мартын. И кричать-то ему не хотелось, сам знал, смешно по-турукаев- ски выходит, а вот понесло как-то. — Не хочу. Разговор буду с вами иметь. Он вспотел даже, но локти задрал еще выше. Старики, все так же легко вздыхая, смотрели в сторону (подчеркнуто мною.— Н. Б ). Жесты и интонация, сопровождающие диалог; в большей мере, чем непосредствен­ но сам диалог, раскрывают внутреннее пси­ хологическое содержание сцены Стремле­ ние Мартына, знавшего, что старики при­ шли вовсе не «в гости», соблюсти принятые правила гостеприимства («согрел чай») как бы означает, что он не хочет ссоры с ними, готов на переговоры. Отказ стариков от чая и даже от кипятка — неприятие тради­ ционного гостеприимства — это «объявление войны», независимо от того, какие затем последуют слова. Ответная реакция Марты­ на на враждебность стариков — не столько в ответе на, казалось бы, «мирное» предло­ жение уйти на добычу золота, сколько — в «языке жестов» и интонации: «вдруг, под­ бочившись, закричал». Разговор по сущест­ ву дела только еще предстоит («Разговор буду с вами иметь»). Но предваряющий его