Сибирские огни № 09 - 1970

Все по-прежнему. Правда, настроение пристально-насмешливое тебе идет. Тогда ты казался растерянным. И слишком красиво рассуждал... Нинка влажными, чернущими глазами блестела сбоку от нас. Мы чувствовали, не глядя на нее: она искренне рада нашей встрече. Хо­ тя было неловко и ей, и Димке, но выручал их я: она приехала со мной, значит, приехала та Нинка, забияка, прежняя моя подружка, Нинки — жены Валентина Картохо — нет, есть прежняя Нинка, поэтому она мол­ чит, слушает, а спрашивать ее нельзя ни о чем — эта Нинка сегодняш­ ним ребятам ничего не может сказать. (А человека, командированного из НИИ, мы вообще не Знаем — он придет в экспедицию завтра). Димка, наконец, сказал: — Это ты, Ленька? Я даже расстроился. Я ведь сразу не соображу никогда. У меня какие-то провалы. Мы не отрывали глаз друг от друга. — Вот, Леня, я и живу здесь. Черт, странно даже разговаривать. Мы с тобой виделись — мы с тобой на вокзале встретились, в Новосе- верске, да, я рассказывал про все такое... Немного глупо. Ты, говоришь, записал даже? Правда, записал, да? Ну, ладно... Я струсил тогда, ты понял, конечно. Есть поправка на ветер. А я придумал — поправку на бурю... Демона обидели. Вместо селедки конфету после рюмки препод­ несли. Интеллигент несчастный... Ну, ты понял, наверное? Вы же, пи­ шущие, проницательны. (Я покраснел — я ничего тогда, видимо, не по­ нял.) Ну, а дальше, как ты сам понимаешь, я отдался — Ниночка, про­ шу прощения — предался (хам ты, Димушка!) мрачным и сладким размышлениям. Я упивался своими несчастиями, и временами мне их даже не хватало. Я был занят мыслями о смерти и великодушии. После работы слонялся по тайге, купил ружье — бил рябчиков, размахивал вот так руками — задевал голубыми мозоляками по штанине — приятно дразнить боль... Димка рассказывал спокойно, он насмешливо подчеркивал детали, оттеняя некоторой литературностью слога иронию к тогдашнему себе. — Я чувствовал: что-то должно начаться со мной. Не сидеть же век здесь, в карты, в домино лупить. Надоели старые книги, глупости, сведение счетов... А осень между тем стояла удивительная. Березы и осины изображали, я бы сказал, из себя золотой бесшумный взрыв, а ели и кедры, синие, черные опрокидывались, как дым. Давно не было такой паутины, тепла, благодати, когда хочется сесть на наваленную сушину и смотреть под ноги, на сухие, широкие листья, из-под которых выбираются прозрачные коричневые муравьи, крупные, как девичьи клипсы. Подсунешь лист бумаги — на бумаге желтая тень от муравья. Такое солнце вокруг, такая тишина... И спокойствие это стало вызывать у меня беспокойство. Я написал письмо в Есинск и получил ответ, что могу быть элементарно принят на третий курс или на четвертый, если сдам экзамены. Перечислялась всякая шелуха, которую я помнил, или знал еще до школы. Ты знаешь, я не вру. Тогда я послал в наш родной, ласковый институт заявление, и мои документы перевели в Есинск. Хва­ тит заниматься отбиванием чужих жен, решил я. И решил твердо. По­ везло дураку. Аня правильно сделала. Я слетал в город, устроил свои дела, зимой сдал экзамены и меня приняли. Я работал где попало: в принципе, место не менялось — мы крутились возле Сорокиной пади. Шептунов не уходил оттуда, его очень интересовал этот район, а мне было лучше у него вкалывать: мы не любили друг друга, но уже при­ выкли. Занятный он человек. Леня, если захочешь,— я тебя с ним позна­ комлю.