Сибирские огни № 09 - 1970
из ночного плеска и ледяного ветра неожиданно выплывает освещен ный дебаркадер, на его борту старикашка с деревянной ногой суетится, принимает чалку, а пассажиров нет, да никто и не сходит. Быстро дают ся гудки, сначала один, потом два, потом три, потом один длинный и два коротких и еще писклявый, и чалка хлюпается в воду, канат вытя гивают, а вахтенный дает мощный, громовой, тоскливый гудок, от кото рого, кажется, пароходишко вдавливается в воду, а леса в округе долго еще качаются, отряхиваются, гонят эхо туда и обратно... Но днем иначе. Днем выходит еще теплое солнце, и к обеду грязь подсыхает. На пристанях волжане торгуют помидорами, огурцами, семечками, молоком, поздней вишней, ранними яблочками — жесткими, аккурат ными. Картохо организовал общину: мы внесли деньги в кассу, и за еду стал отвечать дежурный. Мы обедали в столовой на нижней палубе, а ужинали на мешках. Локти у нас всегда были белыми. — Вы, братцы, вы, братцы, еще убедитесь-итесь...— быстро, повто ряя и проглатывая слова, говорил Картохо,— в преимуществе коллек тивного хозяйства! Парень он был безобидный, и мы к нему привыкли. 'На четвертый день пришла пора нашей бригаде выгружаться. Успевшие привыкнуть к плавучей жизни, мы чуть грустно покида ли суденышко с высокой красной трубой, с отвесными бревнами по бокам. Бревна были крашены белилами, посередине совершенно измоча лены — от постоянных ударов при швартовке. Капитан зашел в рубку и сам дал гудок, прощаясь со студентами, и началась новая для нас жизнь. Возле пристани стояли грузовые машины. Перед носом мотался дождь. Мы забрались в кузова, на сучкастые березовые скамейки, на со лому и— затряслись по родным дорогам... И впервые я тогда поду мал: Родина. Щемящие и ласковые шли на ум слова. Мы ехали сквозь серые леса, вдыхая низко стелющийся дым деревенских изб. Никогда не забуду недолгую нашу жизнь в Бахте. Ничего особенного тогда не произошло — разве что оборвались ка чели дождей; закружились, подсохнув, смешанные осенние леса, сме шанные с солнцем, густобагряные, до черноты золотые, и снова откуда- то взялись шмели, птицы, легкая паутина — явилось горячее прозрач ное бабье лето. Мы копали силосные ямы, возили скошенную кукурузу, работали на зерне, мы выбирали картошку, свеклу. Жили у молчаливой старуш ки, в светлице. А сама она ютилась где-то в запечьи. Первым просыпался Картохо, просыпался как по команде — еще лежа, открывал ясные глаза и быстро начинал говорить: — Хлопцы, вставать-вать пора, работа-бота ждет... Парни начинали возиться, и Димка ворчал: — Забулькала Картоха... Тогда Валентин обижался. — Я один, один тогда пойду'-ду... Мы, растирая лица, поднимались. Спали, конечно, жестко: на фу файках, рваных матрацах... Выходили на работу с песней. Пели мы прекрасно. Из дома напротив, завязывая темные платки, выбегали наши девушки. Было мало их — четыре всего. Помню одну:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2