Сибирские огни № 09 - 1970

взгляд в окно. И в этот момент пусть входят. И видят острый профиль, серые глаза. Я усмехнулся и подумал о том, как много людей играло и играет в многозначительность. И ждут, когда же их застанут вот в таком виде. И не дожидаются —лицо устает держать не свойственное ему выраже­ ние. И тут-то входит Она, Прекрасная Незнакомка, которую он ждал, может, всю жизнь. Все пропало. Хуже нет выражения значительности, думал я. Оно простительно в семнадцать. Но в двадцать пять? Я ждал. После того, что со мною произошло, мне бы лучше быть одному. И на что-то решиться. Остаться тем, кем я стал, или круто повернуть... Этой туманною зимою многое неожиданно для меня прояснилось. Я — журналист, я должен работать безостановочно, как машина'. Но я не мог работать. Внешне все у меня складывалось благополучно, у меня незапятнанное имя, при каждом нужном случае избирали меня в прези­ диум, но теперь я не мог быть все тем же шустрым, красноречивым, правильным Леонидом Вороновым, я не могу объяснить почему, но я стал скрытным, болезненно переносящим даже дружелюбные телефон­ ные звонки. Я вдруг вспомнил, как раньше бритвою вырезал из газет свои писания и копил их в папке с прозрачной целлулоидной проклад­ кой. Они были самой разной величины и самых разных очертаний — похожие на авиабилет, на кобуру, на букву «П»... Я отыскал папку на дне старого чемодана и ножницами нарезал из своих первых творений что-то вроде снега, и все это пустил по ветру. Ну и что?.. Так вот, вечером, когда еще не сгущались сумерки и только куб светлого пространства там, вдали, над Саянами, принимался словно бы тлеть, я поднимал воротник пальто и шел в рощу. Деревья в прилипшем- ся затвердевшем инее казались фарфоровыми, бесчувственными. Снег скрипел, особенно когда нужно было поворачивать вправо или влево. В лесу не было ни птицы. Я возвращался домой. Я думал. Мучился неожиданно пришедшими мыслями о полуправде, оказавшимися для ме­ ня вдруг очень важными, самыми важными за все мои взрослые годы. Я жил в сколькиХ-то метрах над уровнем моря и в полуметре над уров­ нем стола. Никуда меня не тянуло улететь, уехать. Я хотел быть один. Мне было плохо. Так появляйся же, Нина! Нины нет. Но она будет, и ничего теперь не поделаешь. Значит, вот что, думал я. Нина приезжает, жена очень делового че­ ловека. Ах, я и сам деловой! Да и ты, Нина, теперь другая. Я же помню кое-что... Милая Нинка, Нинка-забияка, всегда любившая тайны, смуглая и свеженькая, с блестящими глазами, с блестящими черными волосами, с блестящими ногтями — встань передо мной, как лист перед травой! И расскажи, что нового в мире. Доложи обстановку у Нели, у Нели — божества моего, доложи, разведчица, как бывало когда-то... Нинка сейчас войдет. ) — Солнышко,— скажет она (она всех так зовет),—жизнь убегает... Давно ли мы термех сдавали? А-а-а... Причем «а-а-а» она произнесет чисто по-бабьи, растягивая на два ударения, точно качая зыбку, и будет это означать: «Вот, видишь... А ты не верил...» — Солнышко,— скажет она,— а давно ли мы начерталку сдавали... — Начерталку? — подхвачу я,— О, рейсфедеры! В них набирается тушь. Они словно весенние почки.