Сибирские огни № 09 - 1970
котором чернеют литеры строк, вдруг холо деет и отдаляется, превращаясь в далекое и холодное поле. В поле боя, переметенное снегом, изрытое воронками и подчерненное гам и тут темными точками — тоже далеки ми и потому не очень пока различимыми. Но вот эти темные точки приближаются, рас тут. И одна среди них — особенно. И мы начинаем не столько различать, сколько догадываться о значении этих точек, этих бугорков, темнеющих там, вдали, на сколь- «ко-холодном и бесприютном льду... Да ведь это о н чернеется там, на поле, переметенном и все еще переметаемом снегом. Он, тот самый, «боец-парнишка». Теперь мы не только з н а е м э т о , но мы • и д и м это. Видим е г о Хотя очертания парнишки еще зыбки и неопределенны. На том, кажется, можно было бы и по ставить точку. Можно было бы и уйти с это го холодного ледяного островка. И нам и автору. Но нет, он. автор, все еще медлит. Он не решается отойти от этого «бойца-пар- нишки», ставшего заснеженным бугорком, более того, он делает шаг вперед и со скорбной решимостью приближается к это му бугорку, пристально всматриваясь в не го. И начинает различать его о ч е р т а н и я , его п о л о ж е н и е . А вместе с ним начина ем различать все это и мы. Лежало как-то н е у м е л о По-детскн маленькое тело. Вот что видим мы. Лежащее н е у м е л о по-детски маленькое тело. Именно н е у м е- по,— говорит нам автор. И мы соглашаем ся. Еще бы лежало оно у м е л о ! Когда он и живой-то не мог лежать умело, упав при перебежке. Ведь ему и учиться э т и м ве щам некогда было. Не к этому он себя го товил. И не собирался еще он, в этом-то возрасте, заниматься смертельным солдат ским ремеслом. Даже если и думал об этом (думать-то, наверное, думал). Просто не ус пел еще заняться всем этим. Ан пришлось. И раньше, чем предполагал. Раньше, чем вырос. А вырасти-то он уж и совсем не успел. Не зря же автор настойчиво указывает на это: Лежало как-то неумело П о-д е т с к и м а л е н ь к о е тело... М а л е н ь к о е ! И не просто маленькое, но п о-д е т с к и м а л е н ь к о е . Даже странно, до чего маленькое у этого солда та тело,— удивляемся мы. Но потом вспо минаем, что ведь это еще «п а р н и ш к а». Только что призванный, наверное, со школь ной скамьи. Двадцать первого или двадцать второго года рождения. У него, небось, и пальцы еще в чернильных пятнах. Откуда уж тут быть большому телу!.. Итак, теперь мы узнали о нашем герое, об этом незадачливом «бойце-парнишке» асе,— думаем мы. И кто он. И что с ним случилось. И где случилось. И когда. И как он выглядит. И какого он роста. И как ле жит... Хотя ушло на все это всего-навсего шесть строчек (ш е с т ь !). Казалось бы, что уж теперь-то действительно говорить боль ше не о чем и добавить нечего, чтобы не «разжижить» рассказ, не испортить его. Но нет, автор снова берет нас за руку и подводит еще ближе к этому «по-детски маленькому телу». И мы, еще приблизившись к нему, на чинаем, как нам кажется, различать уже и одежду: шубу, шапку, валенки... Но нет, это только так кажется нам, будто все это мы видим точно. Шубы-то как раз на нем и нет. И не было у него шубы. Шуба выдавалась не всем. Только тем солдатам, что служили в механизированных войсках. Танкистам, на пример. На нем же, поскольку он был сол датом пехоты,— была шинель. Да вот и ав тор говорит: Ш и н е л ь ко льду мороз прижал... Мороз был сильный. А поверху шла, ви димо, вода, выжимаемая сквозь трещины и воронки наверх, на лед. Наледь. В нее-то, в эту наледь, и попала шинель, а «мороз при жал» ее. Он же «прижал» и прядь волос, только-только начавших отрастать на круг лой стриженой голове. Шапки на голове не было. Не было ее и рядом! Д а л е к о шапка отлетела... Бежал (а в атаку только бегут), да зап нулся за пулю или осколок мины. И с раз маху грянул на лед. А шапка слетела с круглой его головы и долго еще — по инер ции — катилась и скользила по гладкому и жесткому насту. Видно, очень быстро бе жал он. Потому и упал так резко, как толь ко падают на бегу. Вот и стихи это подтвер ждают: Казалось, мальчик не лежал, А все еще б е г,о м б е ж а л... Так и остался лежать, как будто б е г о м б е ж а л . А между тем никуда он уже не ое- жал. И ничто для него не бежало, не двига лось. Все в этом мире для него останови лось: и ветер, и звезды, и само время. Ибо навеки неподвижен стал сам он. А то. что он куда-то еще бежал, это лишь к а з а л о с ь . К а з а л о с ь , мальчик не лежал, А все еще бегом бежал. И чтобы мы не сомневались в том, что это нам лишь к а ж е т с я , что будто маль чик все еще бежит, поэт подводит нас еще ближе и снова указывает на шинель. Чтобы убедились, что ее действительно «мороз прижал». А чтобы на этот счет не остава лось абсолютно никаких, ни даже малейших, сомнений, еще и уточняет: Да лед за п о л у п р и д е р ж а л... Вот так: мороз не просто «прижал» шинель. Не вообще «прижал». А совершенно опре деленным образом: «за полу придержал». Теперь уж и слепому видно: да, крепко этот «боец-парнишка» прижат ко льду. Как будто гвоздями прибит. Навсегда. На веки вечные...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2