Сибирские огни № 09 - 1970
— И чо? Отстоял!. Заступа им была от него. Каменна крепость, да получше крепо сти. По приискам слух пошел, по деревням, и мы слухом пользовались и вам передали. СПАСЕНИЕ НА РЫБАЛКЕ Рыбак рыбака видит издалека и завсегда выручит, коли надо. Самого Владимира Ильича рыбак выручил. Да! Он с Молодым парнем ходил, того, ка жись, звали Семен. На озерах они рыбу брали: карась, вот такой мелкий, и такой вот крупный карась, жирный. Уху Варили. Он не только книжки читать да писать, сам топором два корыта вытесал для ры балки. На работе не щадил сам себя, все мог сделать. Там озерцо какое-то было, он его назвал Перовое, сам названье дал. Однова в лодку сял, а корыто вертячее перевернулось, да за борт, и лодку перевернуло. Владимир Ильич ногами за дно поймался, а там на дне тундра такая: упадешь — не выплы вешь. Затянет и возьмет тундра. И тя нет его. А тот парень был на берегу. Видит: дело плохо. Скорей хватат шест, кидат Влади миру Ильичу. Тот за шест ухватился, кое- как вылез. А мог сгинуть на этом озере с непривычки. Он этого парня обнял, как брат, и ска зал спасибо. Опосля этот парень Семен приходит к не му и говорит: — Владимир Ильич, дорогой, помоги, по жалуйста. — А чо такое? — Да мне волостной суд десять суток аресту вкатыват. Скоро придут за мной и повезут в кутузку. — Да за чо?! — Тебя шестом спасал, вот за чо. Этот, мол, ссыльный, человек опасный, и-, пущай бы тонул, зачем ты совался не в свое дело, выручал его. Вот оно чо! — Ну нет, это им не пройдет. Хватат он скорей гербовую бумагу, пишет жалобу. А с ним никакие судьи по спорить не могли: как напишет— все так и будет. И отменили. Остался этот парень без аресту, с гармошкой ходил — он песенник был и гармонист — разведет вот эдак — ух ты! ХОДИЛА СТАРУХА Ссылошных пригоняли много, скажу про одних. Они были дворовые у помещика в Пензенской губерни. Два брата были, мо лоденькие парнишки. В летнее время шибко жарко быват — пошли искупаться в пруду, и за ними собака побежала. А в пруду гуси и утки плавали господ ские. И когда эти ребята полезли в воду, гуси и утки давай шуметь, реветь. Ребятиш ки в них камнями покидали и двух уток убили. Кто-то видел, и барину донесли, будто не двух, а целый мешок набили — помещику убыль. Их забирают под стражу и за такое, мол, дело сослать в Сибирь. Суд был ско рый. Ихнюю мать тоже в Сибирь на посе ление. Она сказала помещику, прямо в ли цо: — Ты изверг жестокий, кровь из нас пьешь. И сослали ее с детьми, а отца помещик сдал в солдаты. - Дети сгинули, померли дети. Она всю жизнь таскалась по тюрьмам да по остро гам, и как-то ей все бежать удавалось: из Томского острога убежит, из Кузнецкого убежит... Будто бы камешек у ней был ка кой-то, она глаза стражникам отводила. Кто на этот камешек посмотрит, у того в голове дурман, а она с этим человеком что хочет, то и делает, по ее хотенью. Совсем старая стала, седая, ходила по деревням с костылем, побиралась, где корку хлеба дадут, не то две. Насчет камешка, наверно, неправда, а вот политическим она помогала, письма передавала, какие надо, предупреждала насчет опасности или чего такого. И говорила начальству в лицо:— Вы изверги, скоро вам крышка. Опротивело это им, опять берут ее под стражу, давай судить, и хотят сослать на каторгу пожизненно. Сидит она за решеткой, дожидается от правки в бессрочную каторгу. И не плачет, не тоскует, а кроет бесстрашно всех надзи рателей и жандармов. Не стеснялась, не боялась. И вдруг приходит бумага от главного начальства: старуху никуда не отправлять, освободить совсем. Они рады не рады, сде лали ей от тюремных ворот поворот: уби райся скорей, не мути арестантов сумасшед шими словами. А как получилось? Выходил из тюрьмы один политический—срок ему кончался, а жить ему велено за Минусой. Он знал: жи вет в Шуше человек шибко ученый, по Питеру знавал, наверно. Он — к нему, и сказал про старуху. Тут Владимир Ильич осердился. Спокойный был, а тут осер дился. .— Не допущу,— говорит,— чтоб над хворой старухой так издевались! И давай скорее писать жалобу. Много бумаги исписал. А уж коли возьмется чело века выручать — все равно выручит, обяза тельно. По этой жалобе старуху послали к док торам. и доктора признали: заговаривается, не в своем уме. И трясучка головы V нее. Нельзя наказать, пришлось отпустить. Опять она по деревням ходила. Где гор бушку черству дадут, а где по шее дадук. Но она не страшилась. Сума у нее была, тор бочка с ошметками всякими, а на дне бу мажки какие-то политические, чо ли. Ее гая и называли: бабушка Бумажка Смерти ей все не было, все ходила. Пол«! Сибири прошла, может и всю Сибирь.,,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2