Сибирские огни № 09 - 1970

А мне Картохо неожиданно стал скучен. Я думал все больше о Сорокиной пади —и окончательно решил, бу+ ду писать! Нужно бить в колокол — на всю Сибирь! Я ничего не пони­ маю в геологии и физике, но верю Димке — полностью. ' — Я тебе верю, Дима,— сказал я. — Верь,— буркнул он.— Но как у тебя-то жизнь? 16. Остаются мужчины... — Пойдем походим,— предложил я.— Чего дома сидеть? Я. дал Димке старые лыжные ботинки с размочаленными носами — разные системы лыжных креплений сделали свое разрушительное дело. Шерстяные носки, желтоватые, грубые. И куртку из вечного брезента, ю «молнией». Сам взял нож, надел фуфайку с завернутыми для коротких девичь­ их рук рукавами, поправил их как надо, по старой привычке на листе бумаги начертил две тропы, вокруг нарисовал елочки, подале, за кру­ гляшками берез, изобразил дымящий костер, подписался и оставил на двери. Блистающими ступенями по лесам шли весенние лужи, через одну белесые из-за льда, который весь не вытаял. Эта многоступенчатая вода неслышно перемещалась влево, к шоссе. Там, где оно ниже, рвалась мутным потоком, а местами на асфальте медленно шевелилась морщи­ нистой пленкой, тонкой, почти незаметной —ее сдувало сильным ветром. Мы брели с Димкой в гору, вверх и вверх, подъем был пологим. Где-то позади остались бегущие, шумящие по воде со сниженной скоростью ма­ шины, молчаливые парочки на шоссе. Здесь воздух был резок, светел,, и Димка закашлялся. Тропинка была белой — она еще жила, полоса прессованного снега. Мы шли по ее обочине, по мокрой прошлогодней листве. Кое-где, на бу­ горках, было уже сухо, и брошенная спичка, съежившись, поднатужив­ шись, зажгла грязно-коричневый лист. — Ну, и день,— тихо сказал Дима.—Ну и день. Он сидел боком ко мне, опустив к огню узкие длинные пальцы, и при костре они казались вишневыми насквозь. — Уходят дни и приходят дни,—сказал вдруг Димка,— но вот мы сидим с тобой, усталые, и нам простится, что мы ничего не делаем — такой час нужен в жизни. Мы ведь что-то уже сделали. А может, толь­ ко завтра начнем. Садится за сопками солнце, и от земли поднимается темная синяя полоса, и в нее опускаются, как куклы на ниточке, деревья и люди, золотое с черным. А мы сидим и думаем. Одни. По лесу уже шла ночь, сырой тонкий ветер скользнул в рукава. — Иногда мне хочется прийти в милицию и сказать: «Все. Сдаюсь. Виноват». Полковник спросит недоуменно: «Вы кого-нибудь убили?». Отвечу: «Нет». Спросит: «Подожгли?» — «Нет».— «Так что же?» Скажу: «Сам не знаю. Но — виноват». Может быть, я сам себя чуть не убил. Разве за это не нужно сажать? Димка рассмеялся, и смех его быстро погас, как и зубы его при све­ те костра — блеснули только на мгновение. Мы сидели допоздна и вернудись продрогшие, тихие... ...В эти дни мы вставали рано, растирались мокрыми полотенцами,, грубыми, как проволочная сетка, и уходили в горы и долы. Мы были вдвоем, и мы молчали — все знали о себе и других.