Сибирские огни № 08 - 1970
перь Авербах и Ермилов мотали головами от смеха, а задние ряды лишь неуверенно хихикали. Мейерхольд не хуже Маяковского тоже умел развивать патетику, не впадая в ходульность. Фосфорическая женщина —Зинаида Райх — эффектно появлялась в серебристом, светящемся костюме, в красной шапочке, похожей на шлем летчика. Голос у нее был звонкий, как ко локольчик, вроде бы не подходящий для пафоса. Но как раз оттого, наверное, особенно пронзительно, на высокой, нервирующей ноте, зву чали слова ее, обращенные к залу: — Вы сами не видите всей грандиозности ваших дел. Нам виднее: мы знаем, что вошло в жизнь... Я разглядывала незаметных вам заса ленных юношей, имена которых горят на плитах аннулированного зо лота... Я поняла мощь вашей воли и грохот вашей бури, выросшей так быстро в счастье наше и в радость всей планеты... За вашей работой вам некогда отойти и полюбоваться собой, но я рада сказать вам о вашем величии. Впервые вся публика объединилась во взволнованном, дружном молчании во время этого монолога, и Маяковский еще больше спрятал ся в темноту ложи, чтобы скрыть растроганность... Пафос объединил всех. Вот сатиру каждый воспринимает по-разному. Во время заключительного эпизода, при появлении Зинаиды Райх, зрители зааплодировали раньше времени, заглушая важные, итоговые слова, и Маяковский зажмурился, схватившись за голову. Напрасно он подчинился Мейерхольду и отказался от фейерверка, сбрасывающего с машины времени Победоносикова и ему подобных. Фейерверк резко отделял слова Фосфорической женщины от сокрушен ного возгласа Оптимистенко: ' — Слезай, приехали! Теперь же отрицательные типы просто оставались внизу, а Поля, вся в голубом, Чудаков, Велосипедкин и другие уходили вверх, по не скончаемым лестницам движущейся конструкции. «Юпитеры» выхваты вали стройные фигуры женщин, играла музыка, скрипела вращающая ся конструкция, зрители дружно аплодировали красивому зрелищу, и еле слышно пробивался в зал серебряный колокольчик: — Будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, род нящая с коллективом коммуны... Удесятерим и продолжим пятилетние шаги... Держитесь массой, крепче... ближе друг к другу... Развернулись сверху вниз на заднике ленты финала: «Руби капитализму и корни и ветки! На непрерывку провода и ремни! К социализму лети в пятилетке, в нашей машине времени!» «Шагай, страна, быстрей, моя,— коммуна у ворот. Вперед, время! Время, вперед!» Актеры прокричали в зрительный зал! — Все на чистку! И спектакль кончился. Маяковский спустился со зрителями, в тамбуре выхода привалил ся к стене и, куря, вглядывался в каждого выходящего, вслушивался в каждое слово. Мало кто заметил его в темном углу, и никто не узнал хотя бы потому, что было абсолютной нелепостью предполагать его стояние здесь после премьеры... И протекла мимо река одобрения и 'равнодушия, иронических оценок и посторонних разговоров, как будто
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2