Сибирские огни № 08 - 1970
постоянный зритель — рабочая молодежь. Пожаловал сам товарищ Авербах в сопровождении Ермилова и Сутырина, и автор, как хозяин, повел их раздеваться в кабинет Мейерхольда. После третьего звонка он укрылся в темной глубине директорской ложи, не столько вглядываясь, сколько вслушиваясь в живую, неясную массу зрительного зала. Катался по сцене плотненький, круглый Победоносиков, подстри женный под бокс, с голым затылком, с каким-то раздвоенным коком над лбом. И круглый видик его, и очки, и солидная серая тройка не соответствовали этой молодежной, какой-то нахрапистой, стрижке. Тридцатилетний Максим Штраух, ученик Эйзенштейна, год назад пришедший в ТИМ, изображал своего героя сгустком энергичности — опасного свойства, если к нему не приложено ничего другого. Победо носиков непрерывно был в деле —диктовал машинистке, разговаривал по телефону, что-то увязывал, кого-то распекал. При малейшем нажиме на него он припечатывал критиканов популярными политическими ло зунгами, оглупленно и кощунственно звучащими в его устах: — Я веду мое учреждение к социализму по гениальным стопам Карла Маркса и согласно предписаниям центра,— заявлял он бухгал теру Ночкину. — Сейчас не то время, когда достаточно было идти в разведку ря дом и спать под одной шинелью. Я поднялся вверх по умственной, слу жебной и по квартирной лестнице,— внушал он Поле, своей жене. — Директивы провожу, резолюции подшиваю, связь налаживаю, партвзносы плачу, партмаксимум получаю, подписи ставлю, печать прикладываю... Ну, просто уголок социализма,— объяснял он Фосфо рической женщине. Маяковский не видел лиц публики, лишь угадывал в первом ряду гладкую голову Авербаха и лохматую Ермилова, обе темные на ф°не освещенной сцены, но он чуял точно, в каких рядах хохочут, а в каких молчат, даже, кажется, ловил дальний шепот, то скучающий, то возму щенный. Смех неровно, разорванно ходил по залу, и в любой момент где-то имелись черные провалы молчания. Красивый, молодой Велосипедкин, в светлом комбинезоне, прояв лял не меньше энергии, чем Победоносиков, только был он остроумный, веселый, ироничный. Он не боялся бюрократов, не тушевался перед ними и, пробиваясь в неприступный кабинет, без стеснения кричал на Оптимистенко: — Люди горят работать на всю рабочую вселенную, а ты, слепая кишка, канцелярскими разговорами мочишься на их энтузиазм! Молодежь в задних рядах хохотала. Авербах и Ермилов повора чивали друг к другу неясные профили. В сцене с двумя Победоносиковыми роль Режиссера, организующего пантомиму «Труд и капитал актеров напитал», исполнял Сергей Мар тинсон, схожий с Мейерхольдом огромным носом. Он был и загрими рован под Мейерхольда. Сидя на краю сцены, свесив в оркестровую яму ногу в черном ботинке и белом гетре, он неистово командовал: — Свободный женский состав на сцену! Вы будете — свобода, у вас обращение подходящее. Вы будете — равенство, значит, все равно, кому играть. А вы — братство,—другие чувства вы все равно не вызо вете. Приготовились! Пошли!.. Капитал, подтанцовывайте налево с ви дом Второго интернационала. Чего руками размахались? Протягивай те щупальца империализма... Нет щупальцев? Тогда нечего лезть в ак теры. Протягивайте что хотите!.. Но даже мейерхольдовский автошарж не объединил зрителей. Те-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2