Сибирские огни № 08 - 1970
Любит? Не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю, разломавши. Так рвут, загадав, и пускают по маю венчики встречных ромашек. Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье. Пусть серебро годов вызванивает уймою. Надеюсь, верую вовеки не придет ко мне позорное благоразумие. 12 Лиля дала телеграмму сначала с польской границы, из Столбцов, потом — из Берлина. Так бывает, когда перестук удаляющегося поезда замрет вроде бы навсегда, и вдруг, вырвавшись со звукопоглощающего участка пути, опять донесется ослабленно, но четко. И так несколько раз, с длительными периодами тишины, пока не растает вовсе. Весна наступала следом за поездом, будто подталкивала его все дальше. Твердый, осевший снег под ногами с хрустом рассыпался ледя ными осколками. Трудная зима уходила, в теплеющем воздухе сохрани лась от мороза только бодрящая свежесть. И верилось, что вовеки не бу дет нужды в позорном благоразумии. Вероника утратила за зиму кавказский загар, была весенняя, розо вая, и сменила зимнюю шапочку на берет! Они назначали все новые ме ста для свиданий, вовлекали Москву в свои игры, в свои догоняшки и прятки. И участвовал в играх тупоносый «Рено», простоявший на при коле всю зиму. Маяковский на личной машине, с женщиной, походил бы на заграничного пижона, если бы это была не Москва, где как раз пи жоны на личных машинах не ездили. Париж отходил и,таял в кривых коленах московских улиц и тупи ков, лишь иногда под ногой болезненно хрустели осколки далеких пере живаний... А Веронике тоже было двадцать два года, словно любовь так и остановилась на этом возрасте, не взрослея. Оттого было особенно ощутимо, что самому уже не 35, а почти 37. Маяковский являлся на репетиции «Бани» светлый и нарядный. Суханова, играющая Полю, и Серебренникова-Мезальянсова все посма тривали на него и пересмеивались. Наконец, он не выдержал и с укором спросил: — Ну, чего ржете? — Да вот галстук опять новый,—невинно сказала Серебренникова. — Мало ли что! Захотелось, — буркнул он и густо покраснел. Все захохотали дружелюбно, с радостью за него. И он доверчиво улыбнулся. На другой день, проходя мимо Сухановой, он сунул ей в ладонь апельсин, та машинально сжала его пальцами и восхитилась: — Ой! Что же, есть мне его или сберечь на память? — Вот чушь! Дан апельсин — значит надо есть. А она — беречь! — И прибавил словечко, которое Поля все время повторяла в спектакле: — Смешно! Рядом с актерами, с вопящим и топающим Мейерхольдом Маяков ский был дома больше, чем в Гендриковом или на Лубянке, или даже на свиданиях. И уж, конечно, больше, чем в рапповском особняке на улице Воровского, где еще совсем не обжился. Во время очередного визита в родную организацию он узнал, что мапповцы создали коммуну поэтов «Октябрь», в котором объединили всех, от Багрицкого до начинающих литкружковцев. Одного лишь его не объединили, и Лузгин вежливо, даже ласково, даже с лестью объяснил,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2