Сибирские огни № 08 - 1970

— И, возможно, скажет вашученый, кроя эрудицией вопросов рой, что жил, де, такой певец кипяченой и ярый враг воды сырой. Одобрительный смех перекрывался презрительным басом: — Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе. Он сначала удивлялся такой реакции зала, впервые открыв сам для себя, что начальные строфы могут восприниматься как легкая ирония. И он сам уже повел'эти переливы настроения, сгущая их от усмешки до трагедийной сути. Голос его забирал все круче, и люди следовали за ним в полнейшей теперь тишине, словно экономя дыхание на крутых перева­ лах. А стих разрастался, и жизнь человека, массивно стоящего на эстра­ де, уже уходила за пределы его бытия, уже была бесконечней его физи­ ческого существования. — Я к вам приду в коммунистическое далеко не так, как песенно-есенинный провитязь. Мой стих шагнет через хребты веков и через головы поэтов и правительств. Со стесненным сердцем слушали чуткие люди искусства пригашен­ ный, ласковый голос, обращенный куда-то вовне этого зала: — С хвостом годов я становлюсь подобием чудовищ ископаемо-хвостатых. Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем, протопаем по пятилетке дней остаток. Артисты, аплодируя, встали все, как один, перед ним, пока он про­ ходил между столиками на место, и вслед салютовали взнесенными под­ высь бокалами за неимением другого оружия. Он шел, ни на^ кого не глядя, с сурово обозначившейся на междубровье вертикальной морщи­ ной... За столиком он смотрел на бокалы и лица рассеянно и отчужден­ но, ничего не замечая, еще не отойдя от стихов. Никто больше не вышел на эстраду, и Менделевич не хотел больше острить и даже не объявил, что программа окончена. Постепенно, мед­ ленно просыпаясь, начал нарастать обычный ресторанный гул, выводя за собой Маяковского к реальности. ...Рядом что-то горячо говорила Вероника, заглядывая в глаза, не замечая, что крутит и крутит бокал за тонкую ножку. Разрумянившаяся, волнующаяся, она взглядом требовала внимания. Маяковский, натяну­ тый, как струна, весь прислушался к ней, не к словам ее к ней... Мо­ жет быть, это только от стихов?.. Находит на женщин такое наважде­ ние, такая мимолетная малость!.. А вдруг не малость? А что если малость начала разрастаться?.. Он знает, слишком хорошо знает, что такое любить, но он не узнал за всю свою жизнь, что такое быть любимым. Он теперь научен, чтоб не только песню смирять, но и свою любовь, по­ ка не будет такой же силы ответной... В эту ночь, в это утро, на мутном февральском рассвете, он вернул­ ся домой, шатаясь. Ему казалось, что он разгульно шатается от двух бо­ калов шампанского. Он долго кружил по Гендрикову переулку, по кри­ вой Воронцовской улице, возле пожарной каланчи на Каменщиках. Он вошел домой, как в новую квартиру, и со всею лаской прижал к себе сонную, теплую, потягивающуюся Бульку. А потом зажег свет и сел за стол. На подвернувшемся под руку белом листе — на обороте последней странички чистовика «Во весь голос» он стал писать то, что набродил, на­ сочинял, навыдумывал в эту ночь: