Сибирские огни № 08 - 1970

Значит, слово «друзья» отныне надо произносить с эпитетом «быв­ шие». Значит, и дружба уже принадлежит прошлому, ее тоже можно включать в выставку. Каждый день, регулярно, как на службу, уходил Маяковский в прош­ лое— в конференц-зал на улице Воровского. Посетители, завидя его, собирались вокруг, но он указывал на Артемия Бромберга: — Вот ваш экскурсовод. Он знает все лучше меня. Повернитесь все кругом, он вам покажет выставку. А после экскурсии я отвечу на ваши вопросы. Ожидая очередную группу, водимую Бромбергом, он обычно стоял у стены с «Окнами РОСТА», заложив руки за спину. Кончался заход, и посетители стягивали к нему легкие плетеные кресла. Немного нудно было от того, что опять задавались одни и те же во­ просы и приходилось доказывать доказлнное сто раз! — Почему везде в своих стихах вы пишете «Я»? — спрашивала де­ вушка. — «Я» и «Я»! Да еще с большой буквы. — «Я» с большой буквы в моих стихах нет, — твердил он. — Здесь на выставке все мои книги. Найдите и покажите. — Вы употребляете «я» с большой буквы по смыслу. Во всех лири­ ческих стихах. — Но если это чувствую я, то как же я могу писать, что это пережи­ ваете вы? Или, представьте себе, я приду к девушке и скажу: «Мы вас любим»? Она же испугается и спросит: «Сколько вас?» Девушку сменял мужчина средних лет: — Ваши стихи непонятны массам. Я, например, интеллигентный че­ ловек, и то не понимаю их. Я культурнее рабочих, и тем не менее... — Глупости! Неверно! — не выдерживал Маяковский. ■— Ругаться легко. — Да вы не обижайтесь. Спор так спор, называйте и меня дураком, я не обижусь. Кто сказал, что вы культурнее нашего рабочего? — Ну, ладно, допустим, рабочий культурнее меня. Но если он куль­ турнее, тогда и стихи ему надо давать еще лучше, чем мне. А вы пишете стихи нехорошие, грубые. — Это совсем другое Дело! Я вполне сознательно -свожу поэзию с неба на землю. Пока в жизни есть грубые слова, они будут и в моих сти­ хах. Мои стихи не для чтения на диване, а для борьбы за социализм. И для этого я изобретаю новые приемы в технике стиха. — Теперь-то не придется изобретать, — бросил кто-то иронически- сочувственную реплику. — Почему? — А РАПП... — Что же, вы думаете, я теперь, как Серафимович, прозой буду писать? — А кто больше — вы или Демьян Бедный? ! — По росту я, а по ширине Демьян Бедный. Когда выставка закрывалась, он в опустевшем зале перелистывал книги отзывов, где были оценки его жизни, и находил те же всегдашние эмоции, которые бушевали вокруг него во всех аудиториях и газетах: издевку и раздражение, восхищение и полную поддержку. И не слива­ лись они в нечто цельное, словно растрепана была жизнь по кусочкам. «Для чего собраны все записки, поданные Маяковскому? Там есть такие глупости, что разве они определяют стиль Маяковского? Нет. На что же отвечать?» «Предлагаю: Размножить выставку в 10 000 экземпляров и разо­ слать по всем городам СССР. Устроить в столице музей Маяковского,