Сибирские огни № 08 - 1970

— Товарищ Мейерхольд правильно сказал о товарище Маяков­ ском. Я, пожилой рабочий человек, тоже интересуюсь нужной нам ра­ ботой поэта-трибуна. Но сегодня мы собрались, как я понимаю, чтобы помочь в ликвидации недостатков пьесы, собрались по-деловому, а не то, чтобы поаплодировать. Маяковский вслушивался не только в слова, но и в интонации. Ему очень было важно определить степень доброжелательности и по­ нимания. Он сверхчутко улавливал всякую малость, свидетельствую­ щую о близости, и благодарно смотрел на крупного, веселого черно- рабочего-тискалыцика Коротеева, члена фабкома, который взял слово после Ляховца: — Пьеса составлена для рабочих, особенно для нас, выдвиженцев. Она как бы урок нам. Товарищ Маяковский дал бюрократию хорошо. Эта пьеса дает нам толчок и показывает наши нужды, наши недостат­ ки. Маяковского мы должны дружно поддержать. То, что в последней фразе Коротеев назвал его фамилию по-свой­ ски, без официального добавления «товарищ», очень растрогало Мая­ ковского. . . — А вообще, мы обижаемся,— не поднимаясь с места, сурово про­ изнес худой, усатый рабочий с карандашом за ухом,— что товарищ Маяковский пришел к нам лишь после того, как провел два вечера в Политехническом музее. К рабочим надо прежде всего идти. От этого хозяйского, ревнивого выговора Маяковскому стало сов- сом тепло. Хотелось бы согласиться с каждым словом в этой аудитории* но, к своему огорчению, с критическими замечаниями по пьесе он как раз и не мог согласиться. Рабочие хорошо принимали реалистические сце­ ны, сатиру, но ругали все театральные условности, фантастику: — Прямо скажем, пустенькая это вещь, выдуманная,—машина времени. — Кто такая эта женщина и как понять, что она фосфорическая? — С этим самым фейерверком концовка недостаточно слажена. В заключительном слове Маяковский говорил небывало мягко и как бы оправдываясь: — Я всякие замечания принимаю к сведению и стараюсь ими воспользоваться. Но указывали здесь, что Чудаков изобрел такую пу­ стенькую вещь, как машина времени. Нет, товарищи, то, что мы нашу пятилетку выполняем в четыре года,—это и есть своего рода машина времени. Затем товарищ говорил, что концовка недостаточно слажена. И Мейерхольд мне указывал, что, может быть, фейерверк —это внеш­ няя красивость... Я подходил к этому вопросу так, чтобы агитация бы­ ла веселая, со звоном... Я очень благодарен товарищу Коротееву, что он подбодрил меня. Если бы рабочим я был 'непонятен, я думаю, они не сидели бы здесь. А я вижу — сидят и слушают, и смеются в нужном месте — значит понимают. А то чего же смеяться стали бы? И напрас­ но меня обвиняют в том, что я сюда пришел после двух выступлений в По­ литехническом музее. Может быть, товарищи думают, что я в Политех­ ническом выступал перед геми, кто на один день из Соловков приехал? Там тоже сидели советские служащие, вузовцы, рабочие. А к хозяину я в последнюю очередь прихожу... Товарищи, ко мне поступило только две записки. «Почему вы вашу пьесу называете драмой?» —А это что­ бы смешнее было, а второе — разве мало бюрократов, и разве эго не драма нашего Союза? На другую записку он ответил не дрогнувшим голосом, но со стре­ мительно заполняющим душу унынием... Словно только почувствовал