Сибирские огни № 08 - 1970

бежом он всегда будет бойцом за нее. Он собрался было начать после­ довательный обход учреждений, через которые проходит виза. Но нако­ нец-то пришло письмо с французской маркой. На конверте был почерк не Танин... Такая подмена ожидаемого почерка бывает при известии о несчастьях, о смерти... Тот самый малознакомый автомобилист, который в последний раз отвозил их к поезду Париж —Негорелое, коротко сообщал, что Татья­ на Яковлева вышла замуж за виконта дю Плесси... Вскоре Маяковского пригласили получить визу. Абсолютно ненуж­ ную теперь... 10 Воздух стойко пропитался табачным дымом и перегаром кухонных блюд —отвратным духом позднего ресторана. Тяжело шумели за густо окруженными столиками. Проплывали, самодовольно покачиваясь, фи­ гуры. Маяковский один сидел в углу полуподвальчика, перед этой плы­ вущей, туманной панорамой и тянул коньяк... Так же Эльза сидела в монмартрском кабачке — в публичном одиночестве, без веры в любовь и счастье,—но потом прошел элегантный и пылкий Луи Арагон по залу ресторана «Куполь»... Маяковский вспоминал Париж, кроме одного места... Все подробно вспоминал вокруг этого места, не касаясь его, оставляя там зияющую пустоту. Так медсестры обрабатывают кожу вокруг раны, не задевая ее саму. Колядка, семейный человек, не ходит по вечерам «к Герцену», он сидит дома с Оксаной. Осип тоже дома с Лилей, а, может быть, один — ждет ее, неизвестно когда и откуда придущую, как ждет всю жизнь. Мейерхольд с Зинаидой Райх вместе в театре, за одним делом, и вме­ сте пойдут домой... Только он —человек без личной жизни! Человек публичного одиночества. Он не хотел общаться и разговаривать... Нет, он хотел общаться, но знал, что это так бесполезно и незначительно. Он презирал этот кабачок, но не хотел уходить отсюда, потому что отвращала и общая квартира в Гендриковом, и одиночка в Лубянском проезде. Время от времени он поднимался и шел в биллиардную, играл две-три партии и, непобежденный, возвращался в свой угол. В одну из партий, отведя кий для удара, он зацепил за кого-то; обернувшись, увидел Либединского и сказал зло и уныло: — Либединский, что вы путаетесь под ногами? Тут вам не лите­ ратура. Когда он опять отправился на свое место, мимо шумных столиков, Либединский, вовсе не обидевшийся, а обеспокоенный, сел рядом, весь какой-то Слишком серьезный для этого кабачка, слишком подтянутый в своей гимнастерке и сапогах. _ Пейте,— сказал Маяковский, наливая ему и себе коньяку. — Почему вы один, Владимир Владимирович? — Пейте! —повторил Маяковский и выпил сам.—Почему я один? А где мой Белинский? Кто Вяземский?.. Друзья? У меня нет друзей... Он слышал сочувственный, уговаривающий голос, не вникая в сло­ ва, и время от времени медлительно поднимал на нежданного соседа по столику тяжелые, хмельные глаза. — Мне пора, Либединский,—с достоинством выговорил он.— Прощайте. А куда ему было пора? Он пошел ночевать- на Лубянку.