Сибирские огни № 08 - 1970

Из Москвы он рванулся так спешно, что не успел позаботиться о валюте, и поручил Лиле вытянуть ее из Госиздата в счет гонорара за собрание сочинений. Но теперь он уже двигался к Тане — за два с поло­ виной месяца раньше срока — и больше мог не спешить: он собирался в Берлине заключить с издательством «Малик Ферлаг» договор, а в Пра­ ге передать театру «Освобозене дивадло» «Клопа». Мягкий вагон покачивало на старых рельсах Белорусско-Балтий­ ской дороги, пружинные матрацы усиливали качку, и соседи по купе подпрыгивали на своих местах. Лишь массивный вес Маяковского га­ сил колебания матраца, и на его долю оставалась только вагонная тряска. За окном плыли не раз виденные пейзажи, медлительно поворачива­ ющиеся у горизонта и все ускоряющие движение,—до мелькания у само­ го поезда: как будто пейзаж двигался по кругу, центр которого находил­ ся где-то за горизонтом. За Варшавой пошли силезские горки с низки­ ми, жидкими лесами, напомнив собственные каламбурные строчки, зане­ сенные в записную книжку еще в прошлую поездку: «В даль глазами лезу я... Низкие лесёнки; мне сия Силезия влезла в селезенки». На покое, попивая до половины пути русский чаек, а после Негоре­ лого—польский кофе, он приводил в порядок разные впечатления, ко­ торые прежде некогда было распутать. Он вдруг понял, что едет в Па­ риж с неуверенностью. Ведь за всю зимнюю переписку Таня ни разу не сказала: «Да, я все обдумала и готова ехать с тобой». Он знал, что между Парижем и Пензой шли неведомые ему письма, потому что его письмо в Пензу встречено было там без удивления. Он хотел устроить Любови Николаевне отдых в крымском санатории и звал с собой в Па­ риж Людмилу повидаться с сестрой, но его попытка сближения и помо­ щи была мягко и холодно отстранена. И здесь он чувствовал такое же упругое сопротивление, как и со стороны Лили, будто и там, и сям упи­ рался в резиновую отбрасывающую стенку. Но теперь это было неважно, потому что он ехал к той, с кем только и можно вдвоем все прояснить до конца. Вспоминая премьеру, он с улыбкою думал о том, что стихи можно и бросить: неинтересно, когда сам пишешь, сам выступаешь; а в театре тобой занимаются пятьдесят человек — пятьдесят человек тебя разучи­ вают и преподносят! Перед глазами стоял на коленках Присыпкин-Ильинский, в помятом свадебном наряде с бантиком, сложив молитвенно ладошки, загнув скобочкой рот, и с восторгом пел речитативом размороженному вместе с ним клопу: Покусай меня, потом я тебя, потом ты меня, потом я тебя, потом снова я, потом снова ты, потом оба мы покусаемся. Этого в тексте не было, это сам Игорь придумал и как бы делился хохотом зала —наградой публики — с автором и режиссером. Когда-то давно об одном мелком бюрократике довелось сказать: «Ху­ лиганство, сомкнувшееся с бюрократизмом»... Мещанство, перерастаю­ щее в бюрократизм!—эта мысль прорезалась еще в Смычкине, разви-