Сибирские огни № 08 - 1970

Товарищ Ленин, работа адовая будет сделана и делается уже. А рядом с этим, конешно, много, много разной дряни и ерунды. Устаешь отбиваться и отгрызаться. Многие без вас отбились от рук. Очень много разных мерзавцев ходят по нашей земле и вокруг. Товарищ Ленин, по фабрикам дымным, по землям, покрытым и снегом, и жнивьем, вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем! О личном, о мелком ни слова не сказал он Ильичу, тот и сам пой­ мет, что в словах затаилась усталость, сам уловит смутную тень лично­ го неблагополучия... Вот он поговорил с Лениным, но от него ничего не услышит. Только безмолвный портрет, да белая Стена, да чернота январского вечера, да узоры мороза на окне, как белая глазурь на траурном пологе... И все-таки он продолжал выступать, с яростью испытывая судьбу, смиряя болезнь, вскипая при одной мысли о том, что какие-то голосовые связки могут изломать его жизнь. В Московском Доме печати, в Цен­ тральном доме ВЛКСМ Красной Пресни, по радио, у железнодорожни­ ков и в Ленинградском Доме печати люди слушали «Клопа» в исполне­ нии автора. Он нетерпеливо предварял премьеру ТИМа премьерами Театра одного актера. Тридцать пять дней понадобилось Мейерхольду, чтобы сделать спек­ такль. И вот 13 февраля, в среду, повалил молодежный зритель, расхва­ тывая листовки, разбросанные по всему театру: «Люди хохочут и морщат лоб в театре Мейерхольда на комедии «Клоп». Гражданин! Спеши на демонстрацию «Клопа», У кассы — хвост, в театре толпа. Но только не злись на шутки насекомого. Это не про тебя, а про твоего знакомого». Пришедшие коллективами зрители, весело перекликаясь, рассажи­ вались на стульях с круглыми деревянными сиденьями, с выгнутыми спинками из полированной фанеры. В первом ряду сидели Луначар­ ский, Костров, Брики и представители прессы. Когда померк свет, в зале появился Мейерхольд и устроился на барьере боковой ложи, прислонившись к стене в своей,излюбленной по­ з е—скрестив руки на груди и запрокинув голову так, что профиль его устремился почти в потолок. Рядом, в проходе у ложи, расставив ноги и сунув руки в карманы брюк, встал Маяковский. Внезапно всех ослепила полная тьма,' из нее донесся неясный гул рыночной толпы. Ударил гонг. Вспыхнула светом сцена, полная слоняю­ щихся торгашей на фоне крутящейся двери государственного магазина. Все было внове, не так, как на репетициях. Высвечивались эпизоды, затемнялась сцена при перемене картин, возникали Присыпкин в рабо­ чей кепке, в кургузом пальтеце с задранным воротником, длинноволо­ сый, кудрявый Баян в желтых крагах, самая высокая из троих мадам Ренессанс в немыслимой шляпе, в белых ботах... А Маяковский потерял ощущение целого и не мог перестать волноваться. Теперь не он, не Мейерхольд оценивали игру актеров, а молчащий или хохочущий зал оценивал их самих, их работу, как бы подавив всей своей активной массой их способность к самооценке. После окончания спектакля он не сразу разобрался в реве зала,