Сибирские огни № 08 - 1970

длинных вертикалях и горизонталях было больше стекла, чем стен, от­ чего, несмотря на свою высь и ширь, здание было ритмичным и легким. Ритмы чередующихся высотных башен и горизонтальных переходов ор­ ганизовывали его. Оно переламывало привычные вкусы, и домыслы Род­ ченко о простых линиях будущего бледнели перед ним. Первое выступление с докладом «Левее Лефа» и чтением сцен из «Клопа» было организовано Горожаниным в клубе ГПУ. После вечера Маяковский все потрагивал кадык, и взгляд его становился напряжен­ ным. Горожанин тотчас засек это. — Не понимаю, что творится с моим горлом,— виновато и уже при­ вычно объяснил Маяковский.— Грипп давно прошел, а это не проходит. — У врача были? Нет? Некогда? Что? Лечились молоком с содой? — быстро спрашивал Горожанин, пытливо вглядываясь, и подытожил до­ прос.—Так завтра же я повезу вас к нашему лучшему горловику. Назавтра Маяковский, готовясь к выступлению в Держдраме, увиль­ нул от врача. Читая со сцены «Клопа», он невольно и неотвязно следил за своим голосом, и это мешало читать. Вдруг с галерки раздался крик: — Громче! Просим громче! Он вздрогнул и замолчал... Однажды слышал он уже такой крик, ка­ жется, где-то на Кавказе... Но тогда он был болен и очень ослабел от гриппа. А сейчас он здоров, абсолютно здоров! И ему кричат: — Громче! Он улыбнулся, чувствуя, что губы подрагивают, и громко про­ бормотал: „ — Ну, уж если мне надо громче, то вы, товарищи, зазнались. На другой день он сам позвонил Горожанину и попросился к врачу. Горловик, посверкивая со лба круглым зеркальцем с дырочкой, дол­ го, слишком долго, глядел в его разинутую глотку, потом сказал: — За ­ кройте рот! —и отвернулся, чтобы вымыть руки. — Так! —сказал он сурово, опять садясь напротив, и Маяковского испугала стерильная чистота его халата и шапочки, сплошная белизна, без тонов и без тени, стен, столика, шкафчиков, стульев, рукомойника; в нормальной жизни не бывает такой чистоты и белизны, она. только для беспощадных приговоров. — Медицина бессильна вам помочь,—начал врач, на миг опустив твердый взгляд, чтобы скрыть промелькнувшее сочувствие, а, может быть, растерянность. —Это не смертельно, прожить можно и сто лет, но вы. надорвали себе голосовые связки неумеренными выступлениями... Явас слушал однажды, и меня покоробило от того, как вы безжалостно расходуете голос. Вам надо было еще в юности, лет Двадцать назад, по­ ставить себе голос, как делают оперные актеры, тогда бы он, может, вы­ держал подольше... Вот вам рецепт —это чтобы не болело горло. И —< минимум выступлений, лучше совсем никаких. Маяковский вышел на мягких, неуклюжих ногах... От ослепления белизной улица казалась темной, туманной. Он не принадлежал этой улице, — он был окружен белизной, замкнувшей его в глухой, полупроз­ рачной сфере. Он не видел себя, но по ощущению отеков на словно обмо­ роженных щеках знал, что лицо у него белое, как стены в кабинете гор­ ловика... Это не смертельно?.. Да нет же, это как раз смертельно! Это — катастрофа, которую не понимает никто... Едва попрощавшись с Горожаниным и коротко просигналив ему о беде, он уехал домой, бросив намеченные выступления. Ему хотелось, срочно уехать в Париж, успеть притулиться хотя бы в пристанище люб­ ви, пока не разбит и не выбит окончательно. Дома письма от Тани не было. Он не мог ждать до весны и подал заявление с просьбой о заграничной визе. Правительственные органы