Сибирские огни № 08 - 1970

прочь историческую память, ослепить зор­ кое око народа». Однако историческая память народа обо­ гащается не только в процессе изучения истории, но еще больше в непрерывном практическом деянии, которое и обогащает опыт истории и само обогащается этим опытом, корректируется им. А работа ху­ дожника, силой искусства воссоздающего жизнь предшественников наших, —органи­ ческая часть деяния народа, преобразую­ щего мир и страстно заинтересованного в том, чтобы лучше познать себя в этом ми­ ре. Отчетливо понимая это, Г. Коновалов и позаботился прежде всего о том, чтобы придать такое направление своему художе­ ственному исследованию, которое бы отве­ чало духу нашего времени. Направление это—поиски ответа на актуальнейший и для нас вопрос: как формировались новые нравственные убеждения наших отцов и де­ дов под воздействием освежающей грозы Великого Октября? В каких душевных му­ ках и страданиях вызревали эти убежде­ ния, ценою каких ошибок и жертв достава­ лись они лю„лм, как перегорало в них тем­ ное наследие старого мира?.. Пафос новой книги Г. Коновалова в утверждении неделимости правды. Она, правда, едина и для совращенного с ее стези Власа Чубарова, что в годы граждан­ ской войны оказался на стороне тех, кто «свою борозду норовили резать в стороне от белых и красных», и для его меньшого брата Автонома, так долго пребывавшего во власти индивидуалистической стихии слепых чувств; и для коммуниста Захара Острецова, явно не выдерживающего ис­ пытания властью; и для бывшего красного комиссара Анисима Колоскова, убежденно­ го в том, что и в невероятно сложных ус­ ловиях начавшейся коллективизации надо «поменьше краснобаить, порасторопнее ра­ ботать, побогаче жить: ведь многие фанта­ стические заскоки от нищеты». Правда эта — не в крикливом провоз­ глашении революционности уже содеянно­ го, а в самом повседневном, будничном де­ янии, цель которого так отчетливо и так конкретно представляет рядовой крестья­ нин-бедняк Семен Алтухов: «Не к бедноте, а к достатку зовет нас партия». И самым верным хранителем правды, утверждает писатель, является совесть че­ ловека труда. Независимо от того, кто этот человек по своему социальному положению: будь он до мозга костей пролетарий, как Анисим Колосков, или же наживший собст­ венным горбом и затвердевшими мозолями кое-какой достаток крестьянин-середняк, как Максим Отчев или Кузьма Чубаров. Важно то, что каждый из них на личном опыте утвердился в убеждении, что хлеб Добывается честным трудом, потому и есть его должны только те, кто трудится. Но совесть, как наиболее надежная хра­ нительница правды, не есть что-то неизмен­ ное, инстинктивное, раз навсегда данное от природы. Она и сама кристаллизуется в ду­ ше человека по мере того, как человек прП- общается к большой правде века. Или же невидимым зверем терзает его душу, если он, человек, отступил от правды, не устояв перед красивой побрякушкой фальшивых лозунгов и велеречивых обещаний. Мысль, эта пробивается в романе сквозь судьбы братьев Чубаровых —Автонома и Власа. Оба они из крепкой середняцкой семьи, сУ которой в Хлебовке нет двух мнений: «Чу-' баровы честные люди.... Работящие Чубаро­ вы... Ведь еще черти на кулачный бой не выходят, а Чубаровы в поле едут От зари, до зари чертомелят, как каторжане». Извилистыми, однако, оказались пути братьев к постижению правды. Младший, Автоном, шел, казалось бы, вполне верным путем: еще до коллективизации в комсомол вступил, каждую лишнюю копейку на книж­ ки тратил и читал их в редко выдававшееся свободное от крестьянской работы время. Читал отнюдь не для развлечения. Понял из книг главное. «По старинке жизнь не пля­ шет,— говорит он отцу своему Кузьме Чуба­ рову.—Да и не хочу подножный корм щи­ пать. Есть силы в душе, размахнуться охо­ та... Человек же я, и хочу свою короткую жизнь пройти открыто, без страха, без двуличия». Но беда Автонома в том, что эти живые мысли и добрые устремления как-то ужи­ ваются в его душе вместе с мужицкой кос- матинкой — с неверием в людей, с неукооти- мым честолюбием, с жестокой мститель­ ностью, с тупым упрямством. А началось у Автонома все с того, что при женитьбе на смиренно-религиозной Марье Отчевой не> сумел уговорить ее отказаться от венчания в церкви, за что и был на третий день пос­ ле свадьбы исключен из комсомола. «С тех пор и закачало Автонома из стороны в сто­ рону». Добиться восстановления в комсо­ моле не попробовал, а слепую обиду на бывших товарищей по ячейке затаил. А к этой обиде приклеилась еще одна — на же­ ну, отдавшую свою девственность извест­ ному всей Хлебовке сердцееду Захару Ост- рецову, а еще больше на самого Захара, продолжавшего как ни в чем не бывало привычную для себя линию жизни: «...пере­ силить свою неукротимую тягу к женщи­ нам не мог —жалость и любовь к ним на- прочно связали». Хоть и справедливой была обида Авто­ нома на Острецова, так беззастенчиво топ­ тавшего вековые нравственные устои и в то же время продолжавшего верховодить в сельсовете, да не туда качнуло Автонома, чтобы дать укорот обидчику. Сперва без­ жалостно, тайком от людей, истязал жену свою, а потом и на самом Захаре отыграл­ ся однажды ночью так, что тот еле живым остался. Но с тех пор и сам Автоном поте­ рял так необходимое ему нравственное рав­ новесие. А кончилось все тем, что и Остре­ цов, тщетно пытавшийся свести счеты с Ав- тономом, возведя его в кулаки, отплатил ему той же мерой, после чего Автоному пришлось долго отлеживаться в больнице.