Сибирские огни № 08 - 1970

ставляет «распутинскую похоть» Петрухи, то великолепнейшим свидетельством может послужить блоковская статья 1919 года «О репертуаре коммунальных и государ­ ственных театров». В статье мы обнаружим не только авторскую реабилитацию Петру­ хи от несправедливых посягательств кри­ тиков, но и нечто весьма существенное для понимания драматической коллизии поэмы. В статье этой А. Блок счел необходимым защитить репертуар тогдашнего Народно­ го Дома в Петрограде от интеллигентского брюзжания по поводу «низведения» театра к уровню вкусов «толпы». Блок гневно возражал: «Можно сколь­ ко угодно острить, называя Народный Дом «публичным домом», но это — остроумие мертвое, бюрократическое, безответствен­ ное. Матрос и проститутка были, есть и бу­ дут неразрывной классической парой, вро­ де Арлекина и Коломбины, пока существу­ ют на свете флот и проституция; и если смотреть на это как на великое зло — и ■ только, то жизни никогда не поймешь, ни­ когда прямо и честно в ее лицо — всегда полузаплеванное, полупрекрасное — не по­ смотришь. Мы все отлично, в, сущности, знаем, что матрос и проститутка нечто со­ вершенно иное, чем «буржуй» с той же са­ мой проституткой, что в этой комбинации может не быть тени какой бы то ни было грязи; что в ней может быть нечто даже очень высокое, чему не грех бы поучить сонных мужа и о^ену, дожевывающих свою послеобеденную жвачку в партере образцо­ вого театра» (VI, 279). В этом замечательном отрывке нам остается лишь заменить матроса с прости­ туткой —Петрухой с Катькой, и строй мыслей Блока полностью подойдет к си­ туации поэмы «Двенадцать». Блок реши­ тельно противопоставляет матроса — по- шляку-буржуа, ибо буржуа >—человек мерт­ вой души. Поэтому и Ванька, изменивший трудовому братству, становится пошляком, «буржуа» — «с физьономией дурацкой»; поэтому его «роман» с Катькой нестерпимо вульгарен, в отличие от угарного, но под­ линного чувства Петрухи, в котором есть «нечто даже очень высокое». В своих лирических пьесах, а затем и в революционной поэме, Блок вновь и вновь обращался к классической «паре» и «треу­ гольнику», в каждом случае пытаясь ре­ шить какие-то новые мучившие его загад­ ки. Связь драматургии А. Блока с поэмой «Двенадцать» — тема особая, а тут следует лишь отметить, что впервые именно в поэ­ ме Блоку удалось любовный конфликт свя­ зать с конфликтом социальной действитель­ ности. Любовная драма не накладывается на события времени, а становится выраже­ нием этого времени. Мы помним, как А. Блок решительно возражал против представления, что «Ро­ за и Крест» —драма историческая. Ему важно было разыграть в лицах определен­ ную психологическую коллизию, и он из­ брал Францию XIII века, ибо полагал, что там эта коллизия, характерная для поме­ щичьих нравов любого века и любой стра­ ны, существовала в наиболее чистом виде. Он следил лишь за тем, чтобы не противо­ речить историческим фактам и не ошибить­ ся в провансальских и бретонских назва­ ниях. В драмах «Балаганчик» и «Незнаком­ ка» действующие лица также условны, ведь автор использовал их лишь как «ру- поры идей». И это невзирая на то, что по­ эт придерживался элементов внешнего правдоподобия и даже кабачок «Незнаком­ ки» описал по знакомой ему пивной. Драматургия становилась творческой драмой самого Блока. Он никак не мог уло­ вить, почему действующие лица его пьес в конце концов оставались лишь тенями его идей, тогда как он желал, чтоб они были живыми личностями. В поэме «Двенадцать» действующие ли­ ца немыслимы вне данной эпохи, эпохи ре­ волюции. Больше того, поэма превратилась в широкую эпопею революции, хотя и при­ урочена к одному ее мигу — разгону Учре­ дительного собрания. Став драмой реаль­ ного и неповторимого времени, поэма «Две­ надцать? воспроизвела индивидуальные ха­ рактеры, немыслимые вне определенной обстановки, однако выражающие обобще­ ние грандиозной эпохи, действующими ли­ цами которой они являлись. Выступив че’рез год после создания «Двенадцати» в защиту высокого и чисто­ го в «классической комбинации» матроса и проститутки, Блок косвенно отверг и враж­ дебные инсинуации критики, шокированной тем, что певец возвышенной любви, соз­ датель изысканного образа Прекрасной Дамы, снизошел к площадной страсти тех, кому «на спину б надо бубновый туз». Нет ничего удивительного, что враждеб­ ная «Двенадцати» критика тогда же клас­ совым чутьем уловила, что йоэт .трагически возвысил любовь человека из народа! Значение поэмы «Двенадцать» в том, что и в самых низовых бойцах революции, в прямых наследниках бунтарей пугачев­ ской складки она раскрыла не только огульную силу классовой ненависти, но и людей индивидуальной судьбы, полных жи­ вой страсти, ярости и вполне оправданно­ го стремления к счастью. Вот почему с та­ ким вдохновением представил Блок кра­ сногвардейца Великого Октября человеком, которому свойственны хмельная жадность к запахам земли-, буйство крови, зажжен­ ной огневыми очами толстоморденькой Катьки. Справедливо отметил П. Громов, что «именно с лирикой Блока прежде всего и больше йсего связано изображение любви Петрухи в «Двенадцати», что «своеобразно • выраженной, но подлинной поэзией страсти охвачен простой человек Петруха», что его страсть и раскаяние трагичны и «в каком- то смысле столь же высоки, как «черная злоба, святая злоба», однозначны ей». Заметив там. же, что «трагическое осве-