Сибирские огни № 08 - 1970
Демьяну. Вот кто правильно встретит Новый год!.. Хватало времени, что бы на досуге прикинуть сроки собственного двадцатилетия... Осень 1909 года, одиночная камера № 103 Бутырской тюрьмы. Откидной же лезный столик —вот первое рабочее место, где начались стихи. Тетра дочку отобрали надзиратели при освобождении и пока не удалось разы скать ее ни в каких архивах. В наступающем году будет , и его Двадцатилетие! Чем он хуже Демьяна?! На этот раз грипп минул быстро, возможно оттого, что некогда было: Мейерхольд начинал репетиции и после длительного простоя ярился от нетерпения и каждый день кричал в телефонную трубку на больного. Выздоровевший Маяковский, вспоминая молоко с содой, послал Но ре во МХАТ букет цветов с запиской: «МИЛОМУ НОРИКУ Избавясь от смертельного насморка и чиха, приветствую Вас, товарищ врачиха». А такой же букет послать из Москвы в Париж он не может. В зимнем Париже продолжали каждое воскресенье приходить от него цветы, но они шли сами по себе, уже отчужденные от него —ласка, заготовленная впрок. А сегодняшнюю ласку свою он мог изливать только в письмах: «Твои строки —это добрая половина моей жизни вообще и вся моя лич ная... Я не растекаюсь по бумаге (профессиональная ненависть к писа нию), но если бы дать запись всех, моих со мной же, разговоров о тебе, неписанных писем, невыговоренных ласковостей, то мои собрания сочи нений сразу бы вспухли втрое и все сплошной лирикой». Но лирика оставалась дома, с черновиками стихов и писем, а добрая половина жизни переместилась в новую сферу, в неистовую сферу Мей ерхольда. Всеволод Эмильевич входил на репетиции в окружении ассистентов, раскланивался, не глядя, направо и налево и мчался по проходу так стремительно, будто убегал от своего окружения. Он был блюстителем военного стиля: назначал постановочный штаб и коменданта спектакля, репетиции начинал в 9-45, в 10-15. Словно было ему мало быть главным режиссером, он еще для себя играл увлеченно рель некоего командира. Во время репетиций на спинках стульев, над рядами зрительного зала, настилались доски, со сцены опускался трап. На досках устанавли валась легкая и замысловатая конструкция режиссерского столика, ко торый состоял весь из реек в два этажа и шарниров, мог подниматься, опускаться, наклоняться, превращаясь то в пюпитр, то в мольберт, то в конторку. На нем стояла лампа с изогнутой подвижной шейкой, рядом висел колокольчик. Мейерхольд взбегал по приставным ступеням и садился на самое высокое место у лампы, оставляя внизу адъютантов. Только Лойтер садился рядом, чтобы записывать указания, да Маяковский, как асси стент по слову, устраивался на нижнем месте, на уровне первого этажа столика. Мейерхольд хлопал в ладоши и кричал громовым голосом: — Начали! И на сцене оживали актеры. Уже включился в репетиции Игорь Ильинский. К его круглому, сытому липу с выражением добродушной ленцы непременно подходил бы солидный животик. Но такового не было. Крепко сбитый, тренированный, как циркач, Игорь был гимнастом, акро-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2