Сибирские огни № 08 - 1970

плане Блок решал этот вопрос категориче­ ски. «Революция — это я — не один, а мы»; личного нет — «потому что содержанием всей жизни становится всемирная Револю­ ция»...1 Подобное толкование противоречит представлениям поэта. Во-первых, из чего видно, что Блок свел конфликт «на нет»? Неужели из того, что Катька оказалась убитой и тем самым оборвался сюжет? Во-вторых: откуда следует, что для Блока «личное» несовместимо со служени­ ем революции? Смысл его записи: «Рево­ люция — это я — не один, а мы»,—диамет­ рально противоположен такому предполо­ жению. Блок видит в революции освобож­ дение человека от ига отъединенное™. Блок этой фразой утверждает: личность обрета­ ет в революции перспективу невиданной полноты проявления своих возможностей. Впервые поэт увидел реальный, а не умо­ зрительный только, выход из своего «лири­ ческого уединения». Критик обнаружил в словах Блока предположение, что революция обезличи­ вает человека. Но ведь нивелированное «мы» — не общество, а стадо. Мог ли по­ добному радоваться поэт Александр Блок, мечтавший о человеке-артисте, протесто­ вавший против опасности «превратить ле­ бедей в единую курицу»1 2. 1 В финале поэмы Блок неизмеримо рас­ ширил смысл ее любовного конфликта; в своем душном горе Петруха оказался не одинок — он был одним из двенадцати. Грубовато и любовно товарищи помогли ему,— нет, не забыть боль, а энергию сво­ его личного страдания включить в общую борьбу с безобразным миром, изувечившим его «зазнобушку». Острота утраты довела ярость Петрухи, сына голытьбы, до той степени, что его в гульбе потянуло и погреба отомкнуть, чтоб голова закружилась в пьяном ералаше, и крови попить растреклятого буржуя. Для А. Блока это — «святая злоба», ибо в ней проявление вековой жажды возмез­ дия замордованного, одурманенного наро­ да. Блок получил, наконец, из рук самой истории возможность такого расширения личного конфликта, при котором «пожар в крови» перерастал свою отчужденность и сливался со всесветным пожаром народной борьбы. Как видим, стремление критики отсечь злополучного Петьку от революции, све­ сти его душевную трагедию всего лишь к банальному личному казусу сопутствует поэме с момента ее появления. Но если подобное было закономерно для Ю. Айхен- вальда, полагавшего, что название «Три­ надцать», то есть чертова дюжина, более уместно для блоковской поэмы о револю1 Вл. О р л о в . Поэма Александра Блока «Две- надцать». М ., 1967, стр. 86. 2 И. А. Ч е р н о в. А. Блок и книгоиздательство «Алконост». «Блоковский сборник», Тарту, 1964, стр. 532. ции, то через полстолетия отсекать от ре­ волюции «неправильного» Петьку, или сни­ сходительно расценивать его душевную муку и вовсе неблагоразумно. Допустив, что переход от «пожара серд­ ца» к пожару мировой революции является сведением конфликта «на нет», Вл. Орлов пришел к выводу, что для Блока бурная жизнь сердца, трагически украсившая и возвеличившая его героя, является побоч­ ным, мелким, частным, долженствующим «стушеваться» перед главным — перед тре­ бованиями революции. Заподозрить подоб­ ное у Блока, опираясь на фразу красно­ гвардейца: «Не такое нынче время», можно с тем же основанием, с каким и слова: «На спину б надо бубновый туз!» — прочесть, как прямую авторскую характеристику сво­ их героев. Все эти «ишь, стервец» и «баба, что ль?» — грубоватые попытки поддержать товарища, которому красногвардейцы сами и помогли разделаться с «буржуем». И строка: «Не такое нынче время...» —вовсе не авторская сентенция; это слова из тре­ бовательного и сурового лексикона солдат революции, по-своему переживающих беду товарища и подбадривающих его напоми­ нанием о революционном долге. Можно ли не услышать урезонивающей ласки в этом высоком обращении: Потяжеле будет бремя Нам, товарищ дорогой! Блок отстаивал творческую мощь рево­ люции, открывшей простому человеку вы­ ход ко всеобщим интересам человечества и тем обогащающей личность. Зная Блока как поэта и гражданина, можно ли пола­ гать, что он смирился с неумолимым обни­ щанием личности и даже стал пропаганди­ стом ее поглощения «общим котлом» рево­ люции? В давнем очерке о Блоке я обратил-вни­ мание на фразу из письма А. Блока к ху­ дожнику Ю. Анненкову: «У Петьки с но­ жом хорош к ухон ны й нож в руке». Я тог­ да заметил: «В этих словах как бы «дох­ нуло Достоевским», точно блеснул перед нами нож, которым Рогожин все же заре­ зал Настасью Филипповну». Остановив­ шись далее на внутренних связях Блока с Достоевским, я и писал, что «в руке убий­ цы Катьки Блок видел нож, хотя в поэме, как мы знаем, Катька гибнет от шальной пули»1. Во втором издании своей книги о «Две­ надцати» Вл. Орлов также добавил, что в любовной драме Петрухи отчасти сказыва­ ется «дух Достоевского»2. Само по себе сопоставление поэмы «Двенадцать» с мотивами романов Досто­ евского вполне закономерно. Еще в 1921 го­ ду В. Жирмунский писал в статье «Поэзия Блока»: «Любовь красноармейца Петрухи 11 Анат. Г о р е л о в . Очерки о русских писателях. Л ., 1964, стр. 733. 2 Вл. О р л о в . Поэма Александра Блока «Двенадцать». М ., 1967, стр. 48.