Сибирские огни № 08 - 1970

К Р И Т И К А Анат. ГОРЕЛОВ Петруха и его критики 1 Через месяц после опубликования поэмы «Двенадцать» А. Блок приступил к работе над прозаическим замыслом, названным им «Исповедью язычника». В подзаголовке зна­ чилось: «Моя исповедь». Судя по тому, что уцелевший отрывок заканчивается сценой, явно подсказанной первой встречей молодого Блока со своей будущей женой, можно заключить, что за­ думано было нечто глубоко личное, испо­ ведальное. Примечательно, что только что «перебо­ лев Христом», Блок, начиная исповедь, вновь возвращается к теме Христа и церк­ ви. Он пишет: «Не знаю, надолго ли, но русской церк­ ви больше нет... Церковь умерла, а храм стал продолжением улицы. Двери открыты, посредине лежит мертвый Христос. Вокруг толпятся и шепчутся богомолки в мужских и женских платьях: они спекулируют; на­ против, через улицу, кофейня; двери туда тоже открыты; там сидят за столиками лю­ ди с испитыми лицами и тусклыми глазами; это картежники, воры и убийцы; они тоже спекулируют. Спекулянты в церкви предают большевиков анафеме, а спекулянты в ко­ фейне продают аннулированные займы; те и другие перемигиваются через улицу; они понимают друг друга, В кофейню я еще зайду, а в церковь уже не пойду. Церковные мазурики для меня опаснее кофейных. Но я — русский, а русские всегда ведь думают о церкви; мало кто совершенно равнодушен к ней; одни ее очень ненави­ дят, а другие любят; то и другое — с болью» (VI, 38—39)1 2. 1 К 90-летию со дня рождения А. А. Блока. 2 Цитирую по собранию сочинений А. Блока в восьми томах, ГИХЛ, М,—Л. Тут, как и далее, том —римскими, а страница — арабскими цифра, ми. ......... ~-‘ Блок церковь ненавидел. Да и о какой любви можно тут говорить, если мазурикам церковным, предающим большевиков ана­ феме, поэт предпочел уголовную братию, Мазурики церковные опаснее, ибо они убива­ ют душу человека, его веру. Церковный Христос был давно уже мертв- для Блока, но жажда веры, нравственной несомненности ндкогда в нем не умирала. С годами покаянное беспокойство перед ми­ ром лишь усиливалось, и оно разжигало исповеднический пыл поэта, запечатленный его «романом в стихах». Ведь и в поэме «Двенадцать» он обратился к Христу не­ каноническому, Христу грешному, Христу^ художнику, для которого приобщение к красногвардейскому дозору являлось актом- покаянным. Образ Христа, привлекший вни­ мание поэта как раз в те дни, когда он в наивысшей степени обуреваем был пафосом пролетарской революции, неотделим и от присущего Блоку ощущения жертвенности как оплаты родового долга народу, истории. Для Блока двенадцать красногвардей­ цев его поэмы воплощали неумолимое дви­ жение истории, поэтому всем телом, всем сознанием автор был на их стороне. Он му­ жественно отстаивал гуманизм, чьим прин­ ципом, по его же словам, был «верен по крови». Но была еще одна мера, с которой Блок подходил к революции, мера взыскатель­ ная, —она определялась понятием новой личности. Обычно Блок довольно покорно сносил упреки Андрея Белого и охотно признавал свое малое расположение к философским радениям. Но упорство, с каким он возвра­ щался в стихах, пьесах и публицистике к волнующим его проблемам, свидетельству­ ет, что какие-то вопросы неотвязно его пре­ следовали, и от них он не намерен был от­ махнуться. Вопросы эти имели для Блока не отвле­ ченно-мировоззренческое значение, а сугубо