Сибирские огни № 08 - 1970

вать на себя. Я сказал, что это нечестно, подло, а ребят уговорил уйти. На другой день Гуревич этот уволил меня по позорной статье, обозвал беспризорной сволочью. Я и врезал ему прямо в кабинете, стул под ним рассыпался. В РУ я боксу научился... на беду себе. Так и началась моя жизнь: следствие, суд... А потом второй срок: за одного парнишку всту­ пился. На глазах у всех км помыкал рецидивист-законник. Лысого этого развратника я с лестницы сбросил, череп у него треснул. — Ты родителей помнишь? — Смутно. Отца немного помню: в зеленой гимнастерке, ремни на нем с пряжками. Еще до войны он в армии служил. И еще видится, я сижу у него на коленях, он что-то говорит, а мать отнимает меня у от­ ца. Он подкидывает меня к потолку, хохочет. Даже не знаю, было это или, может, я сам придумал. Детдомовцы завидовали мне: мой отец был самый лучший — герой-танкист, под Москвой погиб. Я тогда разго­ варивал с ним почти каждый день. Ложусь спать, закроюсь одеялом и спрашиваю его обо всем... Шубин тоже любил нянчить сына. Положив себе на колени, щеко­ тал ему тугой животишко, и сын заливался серебряным колокольцем. Теперь он взрослый человек, постарше Пашки. «Что он думает обо мне? Если ему все рассказали, наверное, про­ клял, вычеркнул из памяти. А этот и мертвого любит». — Тебе много еще сидеть? — Через три месяца выхожу. Девяносто один день остался. На­ чальство спрашивает, куда поеду, а я и сам не знаю. Выйду за воро­ та,— все чужое, говорить с вольными людьми разучился. Ты вот тоску­ ешь по воле, а я ее боюсь. Ни угла у меня там, ни близкого человека. Как на другую планету упаду. Пашка лежал, закинув руки за спину. Лампочка на потолке мига­ ла, вспыхивая и опять медленно угасая. Темнота, раздвинувшись нена­ долго, снова заполняла вагон. Шубину хотелось заплакать, он едва сдержал готовое вырваться рыданье. Первый раз в жизни было ему жаль не только себя, но и дру­ гих людей, этого вот незнакомого парня, и сына своего, который про­ жил, не ведая родительской ласки, и Анну, у которой теперь ничего не осталось, кроме бога. Только сегодня он об этом подумал, разбередил ему душу этот ночной разговор. — Ты воли не бойся,— сказал он.—Молодой, здоровый, все у те­ бя впереди. Вся жизнь. И угол найдется, и друзья. Шубин говорил с натугой, волнуясь. Он почувствовал, по лицу у него покатилось что-то щекотно горячее, обожгло шею, потом остался след и холодил щеку. — Мне винить некого. Я поломал свою жизнь сам, с себя мне и спрашивать. А ты молодой: поднимешься. Снова начнешь жизнь. Эх, если бы все заново!.. Да, в тот день, когда он бросил умирать больную жену и сына — и сломалась его жизнь. Он стал вечным беглецом, все годы бегал от людей, от закона, от своей совести. И только сегодня понял, за все че­ ловек расквитывается, ничего даром не проходит. Ни доброе, ни злое. Ни единая слеза. — Я тебе адрес дам,—сказал Шубин.— Поезжай к Анне, моей же­ не. Она хорошая женщина, примет тебя, как родного. Я напишу ей. У тебя на первое время угол будет, оглядеться. Анна обрадуется. И еще вот что. Выйдешь на волю, подай на розыски отца. — Зачем? —спросил Пашка.—Он же умер, погиб. —- Кто знает... Бывало же = пришлют похоронную, а человек жи-