Сибирские огни № 08 - 1970

Он редко стал ночевать дома и однажды, напившись пьяный, сказал, что устал, хоть бы она ему руки развязала. Затрепетав от ужаса, она заплакала, но зтб еще больше озлило Шубина, и он ударил ее. Сын, ничего не понимая, заливался смехом. Нина упала, у нее хлынула кровь горлом. Шубин испугался, отнес жену в кровать и больше пальцем не тронул. Но от сознания вины, от какой-то странной боязни перед ней Шубин все больше ненавидел ее. Думалось, эта хилая женщина заела его жизнь, что она ненормальная, юродивая. Как-то в полубеспамятстве, в жару, она призналась, что и раньше была больна и, выходя замуж, скрыла болезнь. Уверяла, что скоро поправится, целовала его руки и опять заливалась нежными словами. Слова были глупые, и любовь умирающей пугала его, казалась тоже какой-то болезнью, сумасшествием. Шубин всегда стыдился, что сделал потом, хотя вроде винить себя было не в чем. Оправдываясь, он говорил, что сделал все, чтобы выле­ чить ее, однако многие годы просыпался в холодном поту, вспоминая последние минуты дома. Долгие годы он слышал голос сынишки, ко­ торый кричал ему вслед и просился на руки. Он тайком уволился с работы и, собирая чемодан, сказал, что едет в Ялуторовск, а устроившись, заберет их обоих. Она поняла все сразу, «поняла, что он утаивал от нее, что не досказывал, и беспомощно заме­ талась по дому. Уехал он не в Ялуторовск, а на Дальний Восток и больше никогда не видел ни жены, ни сына. Потом его мотало по свету: Шубин часто переезжал с места на место. Жил в Оймяконе, на Диксоне, матросил на барже по Вилюю, золотишничал по нарядам в старых ленских шурфах. С женщинами сходился, но всегда ненадолго, опасаясь опутать себя. В Нижних Крестах жил с якуткой, незаконной дочкой бывшего купца. Но не было у него больше ни детей, ни семьи, и с годами он все чаще думал, что если он и видел хоть немного счастья, то это было в Тюмени, в малень­ ком доме с двориком, заросшим мохнатой душицей и травой-калачиком. ...Поезд застучал реже, замедляя ход. Наверное, подъезжали к станции. На берегу озерка, насторожив на поезд рогатые головы, стояло оленье стадо. Мелькнул деревянный сруб водокачки, сарай, кры­ тый дерном, с выросшим на крыше карликовым кедром. Состав оста­ новился перед беленым вокзальчиком, на перроне —дети, женщины, собаки. Дверь загремела, в вагон хлынул свет. Конвойный офицер —лей­ тенант с усами, по-солдатски, с веселым раскатом скомандовал: — На проверку! Левая половина, становись! Люди зевали, жмурились от света, уже вечернего, сумеречного, но после темноты вагона нестерпимо яркого. Спрыгивая на пол, кашляли, сморкались, пахло потом и затхлостью тесноты. — Раз... два... три... четыре...—отсчитывал лейтенант, касаясь пле­ ча крайнего в пятерке. Отсчитал в одну сторону, потом пошел обратно, двигаясь в проходе с привычной легкостью. — Правая сторона!.. Шубин оказался в одной пятерке с Пашкой-Оводом и увидел те­ перь его лицо в профиль. Нависший лоб, вздернутая верхняя губа, ко­ торая придавала его лицу насмешливое выражение. Странно, злости на него Шубин уже не чувствовал. — Раз... два... три... четыре... — Сейчас, пахан, спросят, есть ли жалобы,—шепотом сказал Шу­ бину Пашка.—Можешь изложить конвою про мешок.