Сибирские огни № 08 - 1970

И опять думы, думы... Кончена жизнь твоя, Шубин Василий! Спо­ ткнулся на ровном да глубоко упал. Знал, не доверяйся ни богу, ни черту. И надо же, расхвастался... Сидели в тот вечер, пили водку с Аркашкой Чугуевым, давнишним дружком еще по магаданской старательской ватаге. Захмелел непривыч­ но скоро и в пьяной одури начал куражиться: «Захочу, куплю тебя, Чу- гуй, вместе с потрохами. Будешь мне сапоги чистить, за папиросами бе­ гать». Выкинул на стол пачку денег, захохотал: «Кто жить умеет, без кайлы и лопаты везде «намоет». Учись!» Хотел унизить Аркашку, а тот хихикал, поддакивая, а наутро за глотку взял: «Долю давай, все поте­ ряешь». Шубин поднес ему кулак: вот тебе доля. Не поверил, что Аркаш- ка.— два года бродяжили вместе — может написать Прохорову. Написал, подлец, душа продажная! Правда, знал он немного: но вопросики поставил: с чего это Шубин королем живет? В Тобольск пиво пить летает, в Салехарде у него баба, в Тазовском другая. Шушукался с работягами: не бригадир у вас, а деятель — в хромовой москвичке хо­ дит, папаха серого каракуля. Шубин посмеивался над ним: «Зря стара­ ешься». С лесорубами Шубин рассчитывался до копейки, сам по ведо­ мости получал у всех на глазах. Нет, глупостей он не делал, не наведи Аркашка своими намеками на дела настоящие... Даже Анна ничего не знала. Баба она малограмотная, в дела его не вникала. Все же она была не дура. Как-то увидела в кармане его пид­ жака пачку трехпроцентного, испугалась: «Ой, неладно, Вася! Погубишь ты головушку свою. А грех-то, Вася, большой грех! Отдай, голубчик, что чужое, богом молю...» •Анна религиозная, святая, что она смыслит в жизни? Овечка. Ей по­ молиться, песни божественные попеть да глаза в небо таращить. Ни ра­ зу она его не упрекнула ни за выпивку, ни за баб, даже за Женьку Зуеву, от которой, случалось, уводила пьяного под утро. Про Женьку она толь­ ко и знала, а если говорили про других, отмахивалась: «Не видала, не знаю, было или не было». За эту незлобивость он уважал Анну, и дом ее в Тазовском считал своим настоящим домом. К ней он мог прийти без гроша, пьяный, про­ пахший другими женщинами. Она принимала его любого. А попробуй с пустыми руками сунься к тобольской Зинке или к Елене из Салехарда. Зинка и Елена были помоложе, покрасивее Анны, но по Анне он скучал не как по женщине, а как по дому, где ему всегда рады и не заглядывают в руки, с чем пришел. Теперь все — прощай. Пятьдесят восемь стукнет, когда он освобо­ дится, старик. Зинка и Елена думать о нем позабудут, хотя на них боль­ ше всего и пошло. Зинке дом купил, а Елене — корову. Их вызывали свидетельницами, они говорили про Шубина плохо и ока­ зывались даже страдалицами. Ничего не сказала только тазовская Женька, высланная из Тюмени по статье за поведение. Правда, Женьке он и давал немного: на костюм да на сапожки. Эх, деньги, деньги! Что ты без них, что тебе доступно? Кабы они рос­ ли на ветках, как листочки... Помнится, нанялся в Салехарде плотничать. Взяли его в бригаду латыши-отходники. Все непьющие, зажимистые, вкалывали по шестнад­ цать часов. Зашиб хорошо, но что это за жизнь? Какая в ней радость? Ради бумажек хребтину гнуть? Гори они огнем, эти бумажки! Надо, чтоб они были, проклятые, но не по колена же в землю из-за них! Жизнь волей красна, а потеть и лошадь потеет. Переехал в Тазовское, предложили бригадиром на лесоповал, и В какие-то два года стал в районе фигурой: лес для поселка все — и дро-