Сибирские огни № 07 - 1970
— Ну, ладно, только до весны! Он уезжал в смятении и страхе, он всего боялся —обволакивающе го Парижа, своего возраста, назойливого мсье в смокинге, двадцати двухлетнего легкомыслия перед бескрайним выбором юности. Он сде лал все, чтобы оставить себя в Париже, чтобы так или иначе приходите и приходить к Тане до самой весны, не потускнеть перед ней, чтобы та'^ и оставались целых полгода равными по силе ее, может быть, первая любовь и его, может быть,—последняя. Где-то в ящичке ее туалетного столика будет лежать записная книжка с переписанным набело «Письмом...»: Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг. Иди сюда иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь? Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоем с Парижем. До самой весны из парижской оранжереи будут каждое воскре сенье присылать Тане цветы от его имени. На это он отдал последние франки и оставил записочки для приложения к букетам: Мы посылаем эти розы Вам, чтоб жизнь казалась в свете розовом. Увянут розы... а затем мы к стопам повергнем хризантемы Маркиз М Он стихами вымаливал любовь, стихами выпрашивал верность — всего на полгода, пока не увезет ее в Москву. Он все дальше уезжал от Парижа, все расширялся разрыв в про странстве, но с каждой станции он перебрасывал через этот разрыв то нюсенькие мостики телеграмм. Он позвонил из Берлина, и над разноязычной Европой, поделенной границами на клетушки, понесся тоскующий вопль: «Люблю!» О к о н ч а н и е сл едует .
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2