Сибирские огни № 07 - 1970
— Я гордый бациллоноситель —и ни с кем делиться не намерен. И статья, и звонки, и целебный кагор утомили его,—теперь он что- то скоро утомлялся,— и больное тело с облегчением отдалось кушетке. И на покое обострился болезненный пунктик в сознании... Интеллигент- анархист!— высокомерно сказал Горький. До революции этим ярлыком буржуазия отделяла от себя Маяковского. Теперь пролетарий Горький этим же ярлыком отделяет его от рабочего класса... Впервые вдруг в очищенной болью душе, словно в озарении, воспри нял Маяковский слова Луначарского о том, что Алексей Толстой стра дает от недоверия. Бывший граф и не мечтает, чтобы его считали проле тарским писателем, но хочет, чтобы приняли его честное приобщение к революции, а ему рапповцы отказывают и в этом... Горький постукивал пальцами по столу и болезненно кашлял, когда читал «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского», грубый упрек, что лучше уме реть, как Дзержинский, чем жить, как Горький. ...Сколько тяжкого на ворочено между писателями! И конца этому не видно —ведь вот снова надо защищать свое имя от ярлыка анархиста... Впрочем, и Горький от стаивает свое право быть пролетарским писателем, в котором ему офи циально отказывают пролетписатели из племени «интеллигентов» и «куп цов», да и лефовцы тоже... Сквозь неприязнь к раздраженной статье пробивался единственный росточек согласия — цитата из письма литкружковцев: «Одним из пре пятствий к нашей учебе является резкая борьба литературных групп и направлений. Очень трудно писать да еще учиться писать в непрерывных драках и подсиживаниях». И комментарий Горького к этой цитате: «Та ких жалоб я знаю много и все они определенно говорят, что благодаря тону спора смысл его молодежи не ясен, а вот взаимное «подсиживание» молодежь отлично чувствует. И это естественно, потому что личное на чало в спорах звучит слишком ясно и настолько противно, что один раб кор пишет прямо: «...честной пролетарской душе хорошо слышен в этом шуме базар, торговлишка». И в последующие дни Маяковский все возвращался к Горькому, все размышлял о том, что взаимным остракизмом они не отделили друг дру га ни от партии, ни от рабочего класса, а вот друг от друга отделились, кажется, намертво. Эти мысли мешали, навязывались невпопад, но в монотонности бо лезни, в замкнутости обстановки их нечем было вышибить, эти тяжелые мысли. Стало полегче после телефонного звонка из театра имени Мейер хольда. Завлит театра Февральский прочитал Телеграмму из Свердлов ска, где ТИМ находился на гастролях: «Москва Гостеатр Мейерхольда Февральскому передать Маяковско му. Последний раз обращаюсь твоему благоразумию. Театр погибает. Нет пьес. От классиков принуждают отказаться. Репертуар снижать не хочу. Прошу серьезного ответа можем ли мы рассчитывать получить твою пьесу в течение лета. Телеграфь срочно: Свердловск Центральная гостиница. Мейерхольд». Через телефонные провода, через радиоприемник жизнь прорывала изоляцию и оттесняла тяжкие мысли. 5 мая открылся Восьмой съезд ВЛКСМ, на котором Калинин при крепил к знамени Комсомола боевой орден и сказал, между прочим, доброе слово и о «бузотерах»: — Я слежу за «Комсомольской правдой». Прямо должен сказать—- великолепная газета... Это орган не только пролетарской юношеской об щественности, а в значительной мере орган воспитания комсомола. Об-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2