Сибирские огни № 07 - 1970

.— Когда-то ты писал обо мне поэмы. А теперь стал таким скупым! — А ты капризничала и говорила: «Ах, опять про любовь! Как тебе не надоест?» — Трудно, Володечка,—проговорила Лиля,— когда любви то слишком много, то слишком мало. Это было сказано с теми, прежними, капризными, интонациями, только теперь к ним еще примешалась грусть. — Я не хочу, чтобы ты опять один исчезал из дому и писал тоскую­ щие стихи по воображению. Спокойнее, когда ты пишешь стихи с нату- ры... Ты ведь и в этом году собирался за границу? Вот и поедем вместе. Я получила письмо от мамы, она зовет меня в гости. Мать Лили работала в советском торгпредстве в Берлине. •— Паспорта дадут нам очень быстро, я попрошу Агранова. Маяковский не сомневался, что ему по первому требованию выдадут заграничный паспорт, но, действительно, Агранов мог предельно уско­ рить формальности. Он был прямым начальством Горожанина, началь­ ником секретно-политического отдела Союзного ОГПУ, и Валерий Ми­ хайлович в один из своих наездов в Москву ввел его в дом в Гендриковом переулке. Маяковский остался равнодушным к новому знакомству, к молчаливому красавцу с загадочной улыбкой, с тремя ромбами в пет­ лицах и со знаком почетного чекиста над правым карманом гимнастер­ ки. Но Лиля сдружилась с Яковом Сауловичем Аграновым. — Ну, к чему уж такая спешка? —ревниво проворчал Маяковский. — Потому что ты опять сбежишь один, как только выздоровеешь. Он чувствовал себя так, будто берут его привычные руки и не отпускают, и не высвободиться из этих слабеньких рук, и не надо выры­ ваться, не к кому вырываться; хорошо, если ты нужен и тебя не отпуска­ ют... После двухмесячного одиночества в Лубянском проезде, когда в три часа одну минуту дня 28 февраля 1923 года он закончил «Про это», они с Лилей уехали в Ленинград, и в вагоне он прочитал ей поэму... И была такая свежесть отношений, будто впервые влюбился в эту жен­ щину, будто никогда ничего еще не утрачивалось в чувствах и все было внове... И одновременно так знакомы были эти глаза, и губы, и руки, и уже столько выстрадалось из-за них, и они были почти потеряны. И преж­ нее было тут, и неистовая новизна, отчего любовь стала такой полной, такой объемной, с такою счастливою болью, как никогда раньше... Это воспоминание не столько мелькнуло в памяти, сколько прошло по нервам; и сердцу, уже амортизированному, захотелось все воскресить. — Поедем вместе в Берлин,— попросил Маяковский, как будто не она, а он умолял ее согласиться. ...Ограниченный болезнью, он редко вырывался из дому, но все же в «Комсомольскую правду», к Ильину, съездил. — Руки не подаю,— предупредил он.—Видите, что творится? Яков увидел и сочувственно покачал головой. — Скоро принесу стихи о мертвых душах. Но на ребят у старика не поднимается рука. Если не считать разных бобиков, то из хороших ребят мы сами делаем мертвые души. Он рассказал о прыгуне из доменной ячейки, и Яков проговорил за­ думчиво-протяжно: — Очень точно и правильно, Владимир Владимирович. А потом сами удивляемся пассивности и склонности к мещанству. Как тонко иногда происходит подмена ценностей! Вот почитайте. Собираемся опуб­ ликовать эту заметёнку, чтобы вызвать дискуссию. Маяковский взял листок с каллиграфическими, чистенькими строч» ками: