Сибирские огни № 07 - 1970

Когда закрылся занавес после второго акта и раздались аплодисмен­ ты, Маяковский поднялся и засвистел, засунув два пальца в рот. Свист был резкий и сильный, настоящий свист, пронзивший ровный гул апло­ дисментов. На него зашикали, заорали, замахали руками, но задеть не решились —слишком грозна была стоящая в рост фигура. Зажегся свет, и капельдинер закричал рядом: — Гражданин, я составлю на вас протокол и передам в милицию! Граждане, попрошу быть свидетелями. Граждане столпились вокруг и неодобрительно оглядывали наруши­ теля. Среди них были молодые ребята и девчонки, это на их лицах толь­ ко что лежали тени похоти, это они с доверием слушали демагогическую пошлятину хлыща, загримированного комсомольцем. Наташа, расстроенная, ошарашенная свистом, скандалом, криком ка­ пельдинера, не вставала с места и с отчаянной готовностью грозила окружающим своим мягким, быстрым взглядом. Маяковский отвечал спокойно, резонно, и совсем не было похоже, что он способен свистеть: — Если составлять протоколы на тех, кто свистит, то введите про­ токолы и на тех, кто аплодирует. Это же одинаково шумное выражение оценки. Вы чем недовольны? Шумом или отрицательным мнением? Это две большие разницы, как говорят в Одессе. Тогда запрещайте любой шум, а мнения зажимать не имеете права. Капельдинер еще поворчал, несколькими тонами ниже, и ушел, спи­ на его в форменном сюртучке выражала смятение. Наташа виновато сказала: — Да если бы я знала, что это такая постыдная пошлость! — Пойдемте отсюда. Хватит! — проворчал Маяковский. Они спустились по Петровке к Театральной площади, к стоянке из­ возчиков и такси — Богословский переулочек! Ничего себе! — с отвращением говорил Маяковский.— Я и не знал, какое клопиное гнездо вщелилось между Петровкой и Дмитровкой. Завтра же пойду в газету и организую подбор­ ку: «Закройте «Проходную комнату»! Он отвез Наташу домой, проводил до дверей и в том же такси пое­ хал в Гендриков. Под рокот мотора он был один, недовольный и ви­ новатый... Что осталось от свидания? Чуть слышный,— скорее вспоминае­ мый, чем ощущаемый,— запах духов, ослабевших за четыре часа. Да со­ жаление— не о себе, а о ней,—что вечер не получился таким, как мечтала она. И еще жалел он о том, что на душе было слишком ровно. Он уез­ жает от Наташи все дальше, а закон обратной пропорциональности не проявляется. В эту ночь он занес в записную книжку формулу любви. Он не мог заснуть без этой точки, сам огорченный ровностью своих отношений с: Наташей: Любовь — это кажется выше рост и кажется грудь здорова, и ты бежишь на мороз рубить и колоть дрова. А ему не хотелось на мороз в эту февральскую ночь... Как же научиться бы так понимать себя, чтобы впредь не ошибать­ ся, не огорчать хороших женщин, не путать с любовью схожие, но ровные чувства, чтобы высокое Душевное потрясение любви навсегда отграни­ чить от телесного трясения по Пушмину?!