Сибирские огни № 07 - 1970

тоже сказала добрые и очень необходимые слова... Ребята и девчата! Следующее Десятилетие строить уже вашим рукам. Какое оно у рас по­ лучится? Ростов встретил примерно так же, как Ленинград: озабоченными постояльцами в гостинице, съехавшимися на партактив. И здесь тоже исключали из партии троцкистов, но, в основном, разговоры были не о них. В Донском округе проваливались хлебозаготовки, несмотря на то, что валовой сбор превзошел довоенный уровень. Кулаки вели агитацию, середняки из-за отсутствия промтоваров придерживали хлеб. Кое-где пришлось поставить заградительные отряды, конфисковывать излишки, как в восемнадцатом году. Маяковский плохо знал деревню, и только сейчас, среди ростовских рапповцев, в редакции газеты «Молот», где недавно работал Фадеев, по­ нял он, откуда взялась у автора «Разгрома» сердитая оценка «Хорошо!» Низовому партработнику и газетчику, который ежедневно распутывает сотни проблем и конфликтов, по нытью собственных мозолей видно, что стране трудно, что чертовски далека она еще от своих идеалов... Но ведь все равно есть самая суть страны,— о которой написана поэма, которую увидел Теодор Драйзер, которую защищали демонстран­ ты, разгоняя оппозиционеров. Она же не придумана поэтом, а только спрессована им до предела. Когда он, Маяковский, смотрит на котлован стройки, то уже видит возведенные стены. Это от нетерпения так устроен у него взгляд. И не­ даром же мещане орут ему — «сколько тебе дадено?» — а комсомольцы поздравляют с величайшим произведением. Мещане видят в строитель­ ном котловане просто яму, а комсомольцы своими руками углубляются в землю для того, чтобы вознестись над ней на строительных лесах. Читая в Ростове поэму, он защищал молодежь от слепого взгляда мещан, видящих в котлованах ямы. Но одну комсомолку не успел защитить. У него стали серыми смуг­ лые щеки, он словно осунулся лицом, когда, отвернувшись к окну, слу­ шал рассказ ребят из ростовского РАППа о девушке, пытавшейся за­ стрелиться. — Боевой наган, наверное,— с гражданской войны? — бормотал он, зябко смотря в окно на солнечную улицу с желтыми листьями осени.— И не во врага — в себя... Он поехал к девушке в больницу, раздобыв через агитпроп окруж­ кома апельсины, которые не легче было найти в Ростове, чем морковинки в Москве девятнадцатого года. Эту девушку вытащили в город из дерев­ ни, потому что она писала стихи. А стихи были плохие, и в городе она выглядела деревенской, да и с любовью что-то у нее там не получилось. В белом халате, накинутом на плечи, сидел Маяковский на белой табуретке возле белой кровати и видел бледное лицо с прямыми светло- желтыми волосами, покрывшими подушку. Девушка хрипловато дышала и смотрела испуганно и влюбленно, по­ ложив на забинтованную грудь зажатый в пальцах оранжевый апельсин. Маяковский склонялся над ней и с тихим рокотом шептал, непривычно путаясь в словах: — Вы помалкивайте, вам нельзя говорить... Я не для разговоров пришел, а чтобы вы знали, что вот я знаю о вас... Вы напишите мне, если вам будет нужно... В двадцать лет — и решили, что все кончено, когда все только еще начинается,— прошептал он вдруг слова Подвойского. Мне скоро тридцать пять, и то я еще не кончен... У девушки были черные от расширенных зрачков глаза, из-под свет* лых полуопущенных ресниц глядели они из глубокой глубины.