Сибирские огни № 07 - 1970

— Еще на десять рейсов хватит,— отве­ тил он. — Спасибо. А что потом! — Суп с котом. — Понимаю,— догадался я.— Обеден­ ный перерыв. Благодарю вас. Рад был поз­ накомиться. Кстати, меня Степаном Петро­ вичем зовут. А ваша фамилия, судя по таб­ личке, Кондаков. Знавал я одного Кондако­ ва. По совместной работе на текстильной фабрике. Случайно. не родственничек ваш! Водитель отрицательно покачал головой и объявил в микрофон: — Граждане пассажиры! Имеются в продаже проездные абонементы. Но никто на его зов не откликнулся. Я возмутился. — Граждане пассажиры! — крикнул я на весь салон.— Отвлекитесь, наконец, от сво­ их мыслей. Если вам не нужен проезд­ ной — так и скажите. Не оставляйте води­ теля в недоумении. Подойдите к нему, поблагодарите за предложение, объясните причину отказа. Но пассажиры молчали, продолжая ду­ мать каждый о своем. , Любопытно, о чем они думали! ВМЯТИНА НА ПЕСКЕ Эти мысли застали Ногтева воскрес­ ным утром, когда он находился в ванне и намыливал себе голову. Мыльная пена по­ пала в левый глаз и дала двойную наг­ рузку правому, заставив его смотреть на мир более обостренно и пытливо. Ногтев неожиданно заметил всю не­ затейливость окружающей обстановки. Сверху на веревке сох бюстгальтер жены: он наполовину загораживал и без того тусклую лампочку. На стене, болезненно втянув живот, синела грелка. Около белого колена Ногтева плавала похожая на меду­ зу мочалка. «Что я, собственно, делаю в обществе этих малоблагородных вещей! — ужаснулся Ногтев.— Ну не чудно ли! Сам доброволь­ но заперся в столь малом пространстве, разделся до абсолютной обнаженности и погрузил свое тело в какую-то лохань. За­ чем мне это! Для успокоения нервов и под­ держания жизненных сил, как говорит жена! Чепуха!» — все более раздражался Ногтев. Жена встретила его словами: — С легким паром! — С каким таким паром! — взорвался Ногтев.— Откуда тебе известно, что он лег­ кий! Или ты его взвешивала! И где он, пар- то, покажи. Дай мне потрогать его ру­ ками. — Откуда же я его возьму! — удивилась жена.— Просто так принято говорить. — Много чего принято. А мы как попки повторяем, не вдумываясь в смысл наших слов и поступков. А когда на склоне пет вдумываемся, то видим: вся жизнь состояла из сидения в ванне, шатания по улицам да ненужной болтовни. — Успокойся, натощак вредно волно­ ваться,— захлопотала жена у стола.— Са­ дись ешь. — Ну вот, опять садиться,— вздохнул Ногтев.— Не успел от одного места отор­ ваться, как приходится пригвождать себя к другому. И так многие годы — сплошные приподнимания и опускания. Не жизнь, а гимнастическое упражнение. А это чго такое! — Разве ты не видишь! Антрекот с мо­ лодым картофелем. — Иными словами — пища,— кивнул Ногтев.— А зачем она мне! — Чтобы поддержать жизненные си­ лы,— сказала жена. — А зачем они мне, жизненные силы! Скажи: создал ли я за свою жизнь что- нибудь! То-то и оно! Все время спекулиро­ вал. — Ты, наверное, заболел,— испугалась жена и потрогала у Ногтева лоб.— Каждый устраивается как может. Ты нашел себя в деле перепродажи плодов юга населению севера. Все у тебя есть: кооперативная квартира, дача на море, машина, четыре сберкнижки. К чему тебе еще стремиться! — В том-то и дело: не к чему больше стремиться. Все достигнуто,— мрачно отве­ тил Ногтев,— Не покупать же вторую дачу или вторую машину. Так ради какого, спра­ шивается, интереса продолжать существо­ вание! — Ради нашей любви! — взвизгнула жена. — Ах, ради любви! Любовь призвана вдохновлять человека на подвиги! А ты на что меня вдохновляешь! — На жизнь! — патетически воскликну­ ла жена.— На радостную, зажиточную жизнь. — На жратву, значит. Любить, чтобы бо­ лее вдохновенно и радостно пожрать! Нет, ты скажи: как я прожил жизнь! Что прика­ жешь высечь на моем надгробном камне! Сколько тонн еды я проглотил и сколько раз обнимал свою жену! За разговором Ногтев не заметил, как уплел пару антрекотов. После завтрака супруги отправились к морю по бульвару, полному курортни­ ков. — Среди чего мы находимся! — гово­ рил Ногтев жене.— Мы находимся среди домов, фонарей, телефонов-автоматов и других предметов, созданных не нами. И в минуту нашей предсмертной агонии ни один столб не содрогнется, ни один теле