Сибирские огни № 07 - 1970

— Ой, я совсем опьянела и хочу танцевать,—сказала она смеясь. И они ушли в пустой салон. Полукруглый, он был почти весь из стекла. Николай включил свой транзистор, поймал музыку. Они мед­ ленно двигались в такт кубинского танго, долго стояли на месте, пока­ чиваясь. Таня танцевала все время с закрытыми глазами, точно боялась, что окружающее может вспугнуть счастливую легкость в душе. А Нико­ лай смотрел ей в лицо и еле слышно говорил о своей любви, о том, что они на следующий сезон уедут к знакомому режиссеру в Сухумский те­ атр и будут жить на берегу Черного моря. Таня вспомнила, как она с отцом и мамой жила в Гаграх, и уже подумала об отце без горечи, она подумала о нем, как о живом, увиде­ ла его улыбающимся, с бокалом сухого вина в одной руке и с шашлы­ ком на шампуре в другой. Но тут же увидела и маму. Одинокую, в пустой квартире. Может быть, она сейчас плачет... «Вот у нее все кончилось, а у меня только на­ чинается. Какая, все-гаки, жизнь жестокая штука! Нет, это не жизнь, а все уносящее время жестоко и беспощадно». Таня нахмурилась и от­ крыла глаза. Ей расхотелось танцевать... И Николай не удивился, он уже привык к внезапным переменам в ее настроениях. Она была как листок на ветке, трепетно-отзывчивой на малейшее дуновение жизни. Эта, драгоценная для актрисы, особенность помогала ей жить на сцене по-настоящему... Они сидели в плетеных креслах на палубе. Над всем миром сияла луна. Через Обь тянулась лунная дорога. Иногда на далеких островах пылали костры. По палубе бродили пассажиры, с разных сторон слышались раз­ говоры и смех. Ярко светились окна кают. С темных берегов, наверное, теплоход казался праздничным, осыпанным огнями. Николай укутал Таню в свой пыльник. Они то шептались, то молча­ ли, то пели тихохонько, порой Таня, положив руки и голову на поручни, дремала. С островов наносило запах тальников и смородинного листа, а с заливных лугов свежесть травы... Николай вспомнил весну. Вот он, радостно возбужденный, в шапке пирожком, сбитой на затылок, расстегнутый, распахнутый, вваливается в гастроном и торопливо просит у знакомой продавщицы бумагу. Обык­ новенную оберточную бумагу. Большущий, каменно тяжелый рулон ее виднеется в открытую дверь, ведущую в склад. — Только отпластайте мне, Фаиночка, целиком три метра,—он будто ножиком чиркает по воздуху, обдавая продавщицу весенней, мар­ товской свежестью, запахом ветра и талого снега. В городе многие бо­ лели гриппом, и поэтому на лице продавщицы была марлевая повязка, скрывавшая и нос, и рот, виднелись только лоб да глаза. — Кошмар! Зачем это вам столько? —удивляется она, беря боль­ шой, для масла, нож. Руки у нее удивительно маленькие, почти детские. Из-за того, что розовые ногти острижены острыми треугольничками, руки кажутся кошачьи царапучими. — Письмо! Письмо о любви буду писать,—декламирует Николай. — Вы бы мне хоть на одном метре написали! —Продавщица ко­ кетливо смеется, и повязка сначала пузырится, а потом продавливается в открытый рот. — А мы с вами без всякой бумажной волокиты договоримся,— улыбается Николай и подмигивает ей. — Ну-ну, посмотрим!.. Вы сегодня какой-то праздничный. Похожи и ь влюбленного • — Весна, весна, Фая-фея!