Сибирские огни № 06 - 1970

обдает жаром спину, и, словно останавливается, тревожно замирает в груди сердце. Торопливо целюсь, а мушка двоится, расплывается,—не успел подготовить себя к этому мигу. Тупой удар приклада в правое плечо. Утки стремительно взлетают ввысь, и над головой у меня грохо­ чет сдвоенный, дуплетом, выстрел. Одна птица винтом падает в воду. — Охотнички,—незлобно ворчит Иван Тимофеевич, выталкивая лодку из камышового шалашика,—по пустым бутылкам только палить мастера.... Мы достаем убитую утку и снова хоронимся в скрадке. Долго ждем. Уже совсем светло. Солнце пробрызнуло, наконец, сквозь тучку, вода ожила, заискрилась, четко нарисовался в ней прибрежный камыш. Сра­ зу стало теплее, радостнее. — Однако все. Больше не прилетят,— говорит Иван Тимофеевич,— Поплывем мордушки проверять, я вечор пару ставил. Достаем с илистого дна плетеные из тонкого ракитника большие узкогорлые кувшины-мордушки. В них —с десяток крупных карасей. Темные, отливающие сталью, и золотистые, крепкие, незаменимые для ухи. Караси лениво шевелятся на дне лодки, вялые и безучастные ко всему. Кажется, им все равно —в воде быть или на воздухе. Такая уж это рыба—спокойная, жирная, равнодушная,—оттого, наверное, и жи­ вучая. — Вот ведь чудная рыба,—будто угадав мои мысли, говорит Иван Тимофеевич.—Нынче делали наши мужики копань для водопоя на Завьяловом болоте, дак в грязи карасей живых находили. Вода отту­ да уж два года как ушла. Так в няше, под землей, считай, и живут... Место для привала мы выбрали на веселой солнечной полянке. — Потроши карасей-то на уху,—приказал мне егерь.—А я костер быстренько излажу. Я взял самую крупную рыбину. Она медленно, но сильно изгибалась в моей руке. — Как ее потрошить-то, если она еще живая? — Вот видишь, до чего довел тебя город,—снова перешел на вор­ чливый тон Иван Тимофеевич.—А когда котлеты за обе щеки уплетаешь, дак, поди, о том не думаешь, что они тоже живой коровою были, травку щипали, да еще и взмыкивали. Я пошел собирать хворост на костер. В лесу было тихо, так тихо, что слышно, как шлепались с ветвей на опавшие листья тяжелые капли. Ночью был иней, теперь он таял, и деревья стояли мокрые, блестящие; мокрой была и трава под ногами, еще свежая и зеленая, но уже утра­ тившая буйство летнего цветенья. А под сырыми пнями и в ложбинках еще держалась изморозь, игольчатый иней сверкал и вспыхивал синими и красными огоньками, как сверкают снега в лунную зимнюю ночь. Запустенье, тишина, горьковатый запах увядания. На полуобнажен­ ный куст рябины с тихим печальным свистом опустилась стайка сне­ гирей,—и не поймешь издали, где алые рябиновые гроздья, а где зоре- вые грудки птичек. Значит, прилетели уже снегири —первые вестники снега... Светлая печаль на душе, легкость и бодрость во всем теле, и дума­ ется легко и ясно, и чего-то жаль в прошлом, и что-то улетает навсегда вместе с этими листьями, тихо соскальзывающими с деревьев, мелькаю­ щими в синем солнечном воздухе. А из самого сердца рвутся слова: Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса — Люблю я пышное природы увяданье, В багрец и в золото одетые леса...