Сибирские огни № 05 - 1970

Ну и поворожил... Скуковало германское орудие — прочь снесло кудрявую голову. А корчаги, видно, в окопах, поблизости не погодилось. Приходит в деревню бумага с «орлом». Известилася Груня этим извести­ ем, пала на конопельные снопики — все их поизмяла. К весне сына себе родила. Чтобы как ни то пропитаться, в батрачки надо было идти. Веселая- то ноздря ни кола, ни двора, ни собачки маленькой не завещал. Пере- бедовала до тепла молодая вдова, а по теплу подрядилась и за пастуш­ ку, и за доярку, на заимку к прасолу одному. Колеском чалдон жил — фартово... Скот у петропавловских казахов скупал — перепродавал, се­ нов много ставил, а когда появился поблизости маслодельный завод — породных коров-симменталок завел. Выпаса привольные, травушки — чай заваривай. И луговая, и подлесовная. Прямо на выпаса и выкинул он заимку. Егорушку Груня в глубокой корзинке таскать приспособилась. На лямках. И дождичек пастушка вымочит, и солнышко притомит, шмель ему кудельки разберет — на всех ветерках взрастал. И вот, случись, занемог Егорушка. Жар его сожигает, глазки без­ думьем поволокло. Младенческое все в них сгасло, утаилось в себя — кто-то мудренький на тебя из него глядит. Бросила Груня коров — на деревню к бабушкам с ним побежала. Хозяин тем же днем ее на заим­ ку прогнал- «Симменталок загубим. Одыбается парнишка. Перекалила на солнце — и вся его немочь». Здоровенького-то, в часы дойки, в жердянке она его покидала. Под­ стелет дерюжку какую, холстинкой от мух укроет, рожок с молоком ему сунет в губешки, он и убаюкается. А в тот час близ себя, на ветерке, по­ стелить ему догадало ее. Уложила его в тенек под березку, рожок с моло­ ком приспособила, а сама за коров принялась. Половины еще не выдои­ л а — вот он, хозяинов сын. Молоко он всегда отвозил. Полудурком отец его называл. Люди говорили — на случай мобилизации. Привязал он кобылу и по заимке обходом тронулся. Через малое время подходит к Груне, тычет кнутовищем в Егоркину сторону: — Ххади-ка... Погляди-ка. Груня со всех к маленькому. Много еще не доступила — вскрикнула так пронзенно, по-одичалому, и повалилась наземь без памяти. На гру­ ди у дитенка, возле самой-то шейки, вьется, гнется в блескучие, черные кольца змея. Вьется в черные кольца змея, и обжажданной пакостной пастью своей Егоркин рожок терзает, сосет. Опомнилась Груня на миг, на момент — змея свое практикует. И до того сластимо ей, проклятой, что аж содрогается, аж горбок выгибает, терзает коровью титечку. Опять обеспамятствовала молодая вдова. Испугался парень, затряс ее, наземь слюну уронил: — Дура! Дера! Ета... ета ужак! Безъядный он. Гли, не боись! Гли — я его руками. Растолкал кое-как и засобирала она всякую всячину. Глубокой ду­ рочкой от первостраху и ужасу сделалась. И молоко у нее с этой минуты отняло. Ходит дикаркой, кричит по лугам да лесам: «Змейко, змейко, змейко! Беги сюда, родненький! Дай Егорушке молока! Помрет Его­ рушка...» Жара. Коровы не доены. Бесятся. К полудню другого дня настиг-разыскал ее сам прасол. С матерка­ ми, с угрозами наземь с коня соскочил. А Грунюшка груди оголила, сти­ снула в ладонях и надвигается на мужика, никакого стыда не чуя «Дяд- дя... Дяденька... Сгорели грудушки... Сгорели грудушки... Поймай змей­ ку?! Змеиного молока Егорушке надо...»