Сибирские огни № 05 - 1970

го. Двух слов хватит. Дома я в тот день сидела. Я ить последнее время никуда не отлучаюсь от дому, прихварываю, даже в лавке не помню когда была. Карасинишка есть, соль еще лонись сам со станции привез с вощиками, что зерно на ливатор возют. Я-то сама на станции давным- давно была, в том годе, кажись, когда у нас на огороде колодец новый выкопали. Теперь уж забыла, какая она станция-то и есть. Случись быть там, заблужусь, поди, одна-то. А если говорить о городе, то я его и в глаза не видывала. Домищи там, сказывают, казна понастроила таки, что дых захлестыват. Дым, чад, как только там людишки перемогаются. Опять же ехать туда по железной дороге надоть, Денежки отдашь ни за милу душу, да еще страху натерпишься. А чо в ем, в городе-то? Ну было бы заделье какое или родня, а то у меня есть одна сестра, и та через дорогу живет, Фросей зовут. Фрося, она у нас младшенькая из всех, за Петром будет, а Петька, тот уж за мной... Следователь, подняв ладонь, остановил бабку. Понял, видно, что ничего путного бабка сама сказать не может. Спросил прямо: — Значит, вы не видели никого? — Нет, милый, не видывала, врать не стану. Кабы мимо ограды кто шел, дак туда-сюда, а издали где мне, глаза уж не те. — Ну, ладно, бабушка. Спасибо. Я вас больше не задерживаю,— сказал следователь. — Да сохранит тя бог,— обрадовалась бабка.— Я ить невинна — непричинна, не возноет моя косточка во сырой земле... Да у нас во всей родне сроду не было таких, чтоб кого задярживали. Женщины расступились, пропуская бабку. И тут Минька, набрав­ шись духу, по образовавшемуся проходу подошел к столу. — Дяденька, я... я все видел, на речке был... возле речки,— слабым голосом сказал он. Яшкин отец вскочил, уронив костыль, а следователь, чуть приметно улыбавшийся во время разговора с бабкой, построжал сразу, почувст­ вовав по болезненному, но решительному виду Миньки и в его словах — серьезное. Он придвинул к себе чистый лист бумаги, приподнялся со стула и обратился к женщинам: — Гражданки, прошу остаться двум-трем. Остальные, пожалуйста, выйдите. По берегам вихлястой Крутой березняк мелкий, редкий. Будто вы­ бежали тонкие деревца-несмышленыши из согры, кинулись врассыпную к речке, да остановились вдруг на огорье, побоялись дальше бежать. Так и стоят на виду — кривые, неприглядные. Такие для жердей не год­ ны, а для избяного венца или матицы — и подавно. Редко кто срубит на дрова, не пожелав идти далеко в лес. Стареют в одиночку, все ветровые да буранные забавы на них приходятся. А в сограх, там березы прямостойные, охватистые. Хочешь не хо­ чешь, а залюбуешься их лебединой важностью, полноспелой статью. Уже и листва сжелтела и наполовину убавилась, а от них так и веет пьяня­ щей свежестью, как в пору вешнего сокогона. Тихо в согре, застойно. Только ветер-буревик баламутит ее, да и та редко, набегом Обрушится, переплетет, перепутает ветви берез, сорвет охапку-две листьев — и был таков. И снова сонно покачиваются березы, слабо помахивая ветками, чуть слышно шушукаясь. И в этом покачива­ нии стволов, в вялом шевелении веток, в тайном шепоте — светлая мо­ лодая печаль, безмужняя бабья истомленность...