Сибирские огни № 05 - 1970
устоял. Ну, говорю, держи хвост метелкой, мил дружок. И с этими сло вами ткнул его легонько в бок... После сказывали, три ребра я ему вышиб и внутренность повредил... Минька смотрел на Костюху с восхищением, а тот широко разма хивал руками у самого Протасова носа, показывал кулачные приемы. Протас опасливо отодвинулся, ворча: — Пошто руками-то махашь? Эдак и зашибить недолго, много мне надо? — Это еще так себе, овсяной кисель. А вот когда я...— начал был® Костюха новый рассказ, да Ганька, слушавший рассеянно, перебил: — Хватит тебе трепаться, Костюха. Городишь каждый раз — уши вянут. Было бы что послушать, а то... Костя примолк, обиделся. Повернул к Ганьке сердитое лицо. — Не ндравится — ступай. Мы тя за полу не держим. — Оно, ежели посмотреть, то конешно,— поддержал Костюху Про тас и полез в карман за кисетом. Старики долго курили в неловком молчании. Только табак потре скивал при затяжках. Карпуха, навалясь на ограду, посвистывал, смот рел вдоль улицы, уже угомонившейся и притускневшей от оседающих сумерек. Уходить не уходил, но и стариков не задевал больше. В ограду несколько раз быстро зыркнул глазами, услышав, как прошла в стайку мать, бренча дужкой подойника. — О-хо-хо,— широко зевнул Костюха, вставая и запахивая ши нель.— Спину что-то второй день разогнуть не могу. — К непогодью,— заключил Протас.— Скоро Ильин день, а он редко без дождя бывает. Хоть бы погодушка хлеб дала убрать, как сено. Ты, Костя, сена-то много нонче наставил? — Да ково там... Покос-то у меня на мысу, никудышна травенка. Так, возиков пять с горем пополам набил. Ходил в контору, просил тра вы где-нибудь — нету, говорят. Минька, по привычке болтавший ногами под лавкой, вспомнил, как на стогу стоял, как незнакомые мужики за логом дометывали стог, и выпалил: — А за Узкой Гривой чужие мужики колхозную траву покосили и стог здорове-енный поставили. Я сам видел. Да хоть вон у дяди Гани спросите. Минька думал, что Карпухин разговорится со стариками, расска жет — что это были за люди. Он же объездчик, все знает. Но тот неожи данно озлился: — Шел бы ты спать, сопля зеленая. Не суй нос, куда не просят. Уши за это драть надо! Минька съежился, соскользнул с лавки и пошел в ограду, как поби тый. Не потому, что испугался, а просто пусть Карпуха увидит, что он, Минька, не хочет больше сидеть с ним и даже видеть его не желает. «То ему не ладно, другое... Грызется со всеми. Подумаешь, какой! А еще на уху набивался. Так я ему и разбежался теперь. Шиш!» У крыльца Минька оглянулся. Старики пошли от ограды, только Карпухина папироска искрила в сизых сумерках: В избе Минька сел на кровать, наблюдал исподлобья, как мать це дила в кути молоко и составляла кринки под лавку. Потом подойник ополоснула, гусиным пером угольки с шестка смела. Взяла всегда стояв ший на виду, на столе, портрет отца в рамке, сунула в шкафчик, накры ла стол чистой скатеркой. Спросила Миньку: — Га... Тьфу ты! Костюха сидит там, не ушел еще? Надо мне его... — Ушли они,— буркнул Минька, сердито сопя.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2