Сибирские огни № 05 - 1970
^ Татаре... Tarapé, можа, и ни при чем. Поговаривали после, что другой кто-то зло содеял. Знал, что у меня карманы пусты, не на что ремонт сделать. Порушу, мол, да и куплю за бесценок. Так аль нет? — Не знаю,— зло отрезал Танька, хмурея. — Ты, можа, и не знаешь, где тебе... Вот родитель твой, тот все-е знал. — Ты отца не задевай! Не задевай, рвань вшивая! — вскипел вдруг Карпухин, сходя с крыльца и сжимая молоток так, что пальцы побеле ли. I лаза его сузились, посверкивали, и Минька испугался, вспомнив почему-то гадюку у Сысоева омута. — А ну пошел со двора, пока я твой черепок не расколол,— брыз гая слюной, приглушенно сказал Карпухин. Старик вскинул сумку на плечо, спокойно повернулся и пошел к калитке. Миньке показалось, что он даже усмехнулся. Вот это дед! Старик и вправду, видать, не струсил, не расстроился от такого Танькиного обращенья потому, что голос его по-прежнему спокойный и хрипловатый послышался через некоторое время в соседнем дворе: — Ведра паяем, донья вставляем— любое ремесло знаем. Берем мало- кусочек сала, аль щец с огонька, аль глоток молока, окраек хлеб ца ржанова, а нет ничего — так, за доброе слово!.. Бабка Протасиха, стоя у своих ворот, долго глядела вдоль улицы, вслед старику, всплеснула руками. — Батюшки мои! Никак Сысойша-мельник! Дальше Минька с Карпухиным работали как бы не замечая друг друга, будто в одиночку. Карпухин даже свистеть перестал, гвозди вко лачивал как попало. Минька, выпрямляя гвозди, искоса поглядывал на него. Нет, отец совсем не такой. Минька хорошо помнит, как заезжал к ним какой-то начальник из МТС. Они подолгу спорили о тракторах да комбайнах, доказывали что-то друг другу, но без всякой злобы. А про щаясь, начальник долго тряс отцову руку, приговаривал: «Ну, наговори лись, отвели душу. Не знал, не знал я, Степан Игнатьевич, что вы такой интересный спорщик. Будете в Залесово — прошу...» Да что! Кто бы ни пришел к ним, свой ли деревенский, незнакомый ли совсем, отец сразу, бывало, бросал всякую работу и наперво гостя сесть приглашал. Поку рит с ним, поразговаривает, заставит мать самовар согреть... А чтобы так, как Карпуха — нет. Один только раз ругался отец с дедом — отцом Минькиной матери. Тот просил соседку помочь вскопать весной огород, а за работу посулил четыре ведра семенной картошки. Насыпать-то на сыпал картошку, да оказалась она наполовину порченой... Минька вздрогнул: Карпуха, видно, тяпнул по пальцу — бросил мо лоток и громко выругался. Вечером возле кашемировской ограды сидели на лавочке дед Про- тас и пастух Костюха. Чадили синедымным самосадом. Минька с Карпухиным, умывшись после работы, тоже подошли к старикам. Костюха был в шинели, которую не снимал даже в жаркие летние дни. Никакой другой одежины не признавал. Когда излохмачивали ши нель окрестные околки да деревенские собаки, он ехал на базар и у какого-нибудь солдата-инвалида покупал другую. Жил он недалеко от Кашемировых в маленькой избенке с плоской дерновой крышей, сплошь заросшей буйной свинцовой полынью. Из житейского инвентаря имел Костюха старый топор, пятиколенный сыромятный кнут, который всегда носил при себе, опоясываясь им, да таловое удилище, такое длинное,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2