Сибирские огни № 05 - 1970
— Какой уж будет, не хоромы, чай. Ты с этим полом на гриву ка кой день не ездишь. — А, нечего сейчас там делать. Вот уборка начнется, тогда надо бу дет приглядывать. Ну, Михайла, готовься к последнему наступлению. Прибрав посуду, мать ушла на ферму, Карпухин с Минькой снова принялись за работу. Только стукоток стоял. Минька придерживал по ловицы, чтоб не отходили одна от другой, а Карпухин приколачивал их, ползая с молотком на четвереньках, держа в зубах гвозди. В раскрытую дверь влетали голоса ребятишек, играющих за воро тами, гогот гусей Потом ребячье разноголосье поумолкло, кто-то звон кими выкриками перекрыл уличный гам. Орлик на этот голос зашелся лаем и кинулся от крыльца к калитке. «Тряпичники, наверно, едут»,— подумал Минька. Не раз через деревню проезжали тряпичники на под водах, и у них за непригодное к носке барахло можно было выменять крючки с лесками, иголки, перья «рондо» и «пионер». Они всегда зазы вали людей, выкрикивая на всю улицу разные складные прибаутки. Минька выглянул за дверь. Какой-то старик в мерлушковой шапчон ке, криво надетой, с большой кожаной сумкой через плечо, уже вошел в ограду, прикрыл за собой калитку и, не обращая внимания на соба ку, направился к избе. Минька прицыкнул на Орлика, и он с виноватым видом залез под крыльцо. — Кто там? — спросил Танька из сеней. — Помиродник, наверно. Старик у крыльца сбросил сумку на землю; в сумке взбрякнули ка кие-то железяки. — Паять, лудить есть чего? Донья ведрам вставить могу, обруча на кадки набить...— Старик шапкой вытер парную лысину. — Мамки дома нету, а я не знаю,— сказал Минька. Дед внимательно оглядел ограду, стайку, по углам избы прошелся слезящимся взглядом. — Давно-о стоит, худа стала, избенка-то. Бревешки-то я Игнату Кашемирову отдал, помню. От мельничонки остались. Игнаха-то, дру жок мой закадычный, аккурат сына Степку женить собирался. Для него, для Степки-то, и взял лес... Старик говорил тихо, глядя в землю, и не понять было, то ли он Миньке рассказывал, то ли просто вспоминал вслух. Он и не знал, вид но, что Степан Кашемиров и есть Минькин отец, а дед Игнат помер давно. Прихрамывая, вышел на крыльцо Карпухин с молотком в руке. Ста рик уже вскинул было сумку на плечо, но, увидав Ганьку, снова брякнуА ее о землю. — Карпухин вроде? Гаврила? — Он самый,— холодно сказал Ганька, всматриваясь в пришель* на.— A-а, вон ты кто такой... Живой еще, значит? — Живой, паря. Не прибират господь. — Живешь-то как? — А как люди, так и я. Живу-кочую, кто пустит, у того и ночую,— засмеялся старик.— Где ногой-то пострадал? — На фронте, где ж еще... — Ишь ты,— удивился старик. Карпухин плотно сжал губы, усом дернул. — Так-так...— Старик, видимо, не зная, о чем еще говорить с ним, взялся за ремень сумки. Спросил: — Родитель-то твой иде сейчас? — Там, где и ты был бы, кабы твою тарахтелку татары не порушили.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2