Сибирские огни № 05 - 1970
Минька стал нахлестывать Пчелку вожжами, а мать продолжала: — Степа беспокоится: не провалился ли пол в сенях. Сам собрал ся было перестлать его, балку новую заготовил, да вот не пришлось... Я уж не пишу ему, а пол-то и впрямь — ноги обломать можно. Не знаю, кого и попросить перестлать... Твой-то мужик как, образумился? — Кто его знает. Писать пишет изредка. А я читаю и вижу, что пи сано наспех, легко, лишь бы отписаться. Шмару, поди, какую завел там. — Ну уж, что городишь-то? — Что, что... Ты ведь сама знаешь, как жили. А теперь и вовсе... Ты погляди, что от меня после войны останется? Кости да жилы. Не пой мешь— не то баба, не то мужик. Хоть бы дети были, а то... Бросит он меня. Мало ли сейчас молодых да толстомясых. А мужики где? Уви дишь, бросит он меня... — Что ты, Грунька, ей-богу! Из ума-то, поди, не выхлестнулся сов сем, понимает, что нам тут тоже не санатория. А поднимет нос — пусть катится. — Легко сказать... Прожили столько. — Ну и дальше будете жить, нечего убиваться раньше времени. Дорога вздыбилась крутым огорком. Пчелка пошла натужным, учащенным шагом, крепче застукала копытами в мягкую пыль. Бока ее залоснились потом, раздувались, как кузнечный мех. Телега тарахтеть перестала, только тяжи чуть поскрипывали. Женщины примолкли. Задумались. Деревня скрылась из виду, будто провалилась за огорок. Только длинная труба колхозной сушилки долго еще маячила. Потом и она пропала за деревьями. Пшеничным полем бежали белоногие околки, над стогами, далеко, вздымались галки, перелетали с одного стога на другой. Небо над полем мягко голубело, будто омытое. Высокая прядка перистого облака висела недвижно, и, глядя на нее, не только виделась, но и чувствовалась сбивающая дыхание огром ность неба. С моховых болот, откуда берет начало Крутая, поднялись журавли и широким клином проплыли низко над дорогой, тяжело махая крыль ями. Передний журавль все поворачивал голову на длинной шее, огля дывал строй, протяжно трубил, набирая высоту. — Что ж отца-то не попросила помочь сметать? — после долгого молчания спросила Груня. — А ну его. Разве это отец? Веришь, нет, ни разу не зашел к нам за все годы, что со Степаном жили.— Мать поправила волосы, натяну ла на лоб косынку.— Этой весной сама огород огородила занова. За кольями ездила, испростыла вся А он и не вздумал помочь... Не любит он Степана. Ему хотелось, чтоб я за другого пошла, в крестовый дом. Чтоб крыльцо было высокое, заплот крашеный, да ворота под крышей. Помешался от жадности. Маму жалко, извелась с ним... — Ишь ты! Крестовый дом... Будто для нас, баб, в больших-то до мах горя нету. Да ему там еще вольготней. Знаю, сама испытала. Хо рошо, что ты не послушалась... — Даже и не думала. Не ранешное время. — Я и говорю... Копны сселись, казались маленькими и легкими. Но первую же, зацепленную веревкой, Пчелка едва стронула с места. Будто приросла копна. Мышки-полевки уже дорожек по траве наторили к ней, прото чили одонье.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2