Сибирские огни № 05 - 1970
прибывает и убыстряется, обтекая подводные сваи, омут глухо шу мит, будто кто-то большой ворочается в глубине, всхлипывая и поста нывая. Купаться в нем покровские ребятишки не решались — далеко от деревни. А вдруг — водяной... Зато пескарь водился в омуте отменный. Толстый, жирный, с темно ватой спинкой и пестрыми боками. Породистый пескарь. Из воды такой идет тяжело, упираясь. Если клев хороший, то где тут помнить рыбаку, что он на месте бывшей мельницы, что с утра у него не было мако вой росинки во рту, что потеряли его, наверно, в маленькой избенке на краю Покровки — опечаленной войной, нешумной вдовьей деревни... Минька уже несколько минут смотрел на спокойный поплавок из бутылочной пробки. Смотрел напряженно, готовый в любой момент схватить удилище, воткнутое в зеленый берег. В котелке время от вре мени бурно всплескивали пескари, и Минька с каждым таким всплеском придерживал котелок, боясь, как бы он не перевернулся. Сколько пой мал— не считал. Нельзя. Если будешь считать, много не поймаешь. Верная примета. Вода в Крутой стала мутной, с прозеленью, видно, пастух Костю- ха поит стадо выше по течению. Да коровы и сами в такой вот солнеч ный день норовят зайти в мелкую воду и стоят в прохладе, отмахиваясь хвостами от слепней. «Куда! Куда!» — слышался вдалеке покрик пасту ха, который только и славился зычным голосом да несусветным хва стовством о своей богатырской силе, хотя Минька знал, что никакой такой силы у него не было. Будь у него богатырская сила, не боялся бы он Минькиной соседки, сварливой, густоголосой бабки Протасихи. Выгоняя по утрам коров, Костюха издалека начинал поругивать, «заводить» бабку: «Протасиха! До каких пор спать будешь? Солнце эвон уж где, а у тебя еще печь не затоплена, дыма не видно!» Но подойдя поближе и видя, что бабка открывает ворота, Костя умолкал, поспешно переходил на другую сторону улицы, краем глаза следя за бабкой. Тут уж она начинала честить пастуха на чем свет стоит. Каких только слов ни выискивала! И варнак-то, и колдун, и такой-рассякой. Костюха только моргал, не успевая соображать, что к чему. С глазу на глаз в спор не вступал, понимая, что в слове ему с бабкой тягаться не под силу. И так — каждое утро... Поплавок покачнулся. Минька насторожился, взяв удилище в ру ку. Но поклевка была не резкая, не в глубь, а плавная и в сторону. Это вьюн. Он всегда так. Подойдет к червяку и подсасывает его поле гоньку, оттягивая. Пескарь, тот сразу берет, с наскоку. Минька выдернул крючок, поправил червяка, поплевал на него и забросил в другое место, подальше. Поплавок, как вмороженный, темнел на воде. У Миньки уже рябило в глазах, но он не торопился уходить потому, что вот-вот должен был прибежать к омуту Яшка, дружок. Пасечная сторожка, где жили Яшка с матерью, совсем неда леко, за излучиной речки. То ли потому, что давно уже журчало в животе от голода, то ли потому, что Яшка долго не шел, Миньке стало как-то неуютно, беспо койно на размытой запруде. Он заерзал, будто под чьим-то присталь ным взглядом, чаще запоглядывал в сторону пасеки. Услышал за спи ной легкий шорох, обернулся, и с застрявшим в горле вскриком мгно венно вскочил на ноги. В двух шагах от него лежала большая гадюка, спружинясь и приподняв плоскую голову. Минька, холодея спиной, ни как не мог оторваться от гадючьего взгляда, видел только две поблес кивающие черные точки. Но вот змея приопустила голову и молнией врезалась в прибрежную осоку.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2