Сибирские огни № 05 - 1970

Однако это не снимает другого вопроса: какие идейно-художественные традиции стали для нашей литературы тех дней взлетной площадкой? Прежде всего здесь следует сказать о тесной, еще на заре существования нашего государства родившейся, связи писателей с Красной Армией. Из армии, в солдатских шинелях, приш­ ли в литературу Фурманов и Фадеев, Гай­ дар и Тихонов. Вишневский и Ставский. Тесной связи между художниками народа и его армией обязаны мы появлением та­ ких книг, как «Чапаев», «Железный поток», «Разгром», «Как закалялась сталь», без этой связи не было бы «Пархоменко» и «Кочубея», «Гибели эскадры» и «Всадни­ ков», без нее не родились бы «Курсантская венгерка» и «Песня о ветре», «Баллада о синем пакете» и «Гренада», «Оптимистичес­ кая трагедия» и «На Востоке»... Мы часто говорим о новом типе писате­ ля, рожденном новой действительностью. Не менее справедливо сказать и о новом, сложившемся в нашей стране, типе взаимо­ отношений между писателями и армией, взаимоотношений, немыслимых в обществе, где армия противостоит народу, взаимоот­ ношений, возможных лишь в условиях со­ циалистического общества, в котором армия и народ спаяны несокрушимым единством. Это мощное народно патриотическое на­ чало нашей литературы выросло на зако­ номерном творческом усвоении, преломле­ нии и критический переработке патриоти­ ческих традиций русской классики — ог «Бородина» и «Тараса Бульбы» до «Севас­ топольских рассказов» и «Войны и мира». Разумеется, речь могла идти именно о кри­ тической переработке, а не о слепом копи­ ровании,— слишком различны были объекты изображения, различны отношения между армией и народом — до и после Октября. Но, .наследуя традицию ненависти к анти­ народной войне, к слепой муштре и шагис­ тике, насаждавшимся в царской армии, ли­ тература наша в то же время, опираясь на мощную толстовскую традицию правды о войне, создает и ярчайшие полотна о под­ линно справедливых, народных войнах («Разгром», «Чапаев», «Тихий дон», «Дума про Опанаса» и т. д.). Недаром Юрий Кры­ мов в письмах с фронта домой подчеркивал, что именно роман «Война и мир», а не «На западном фронте без перемен» Ремарка, оказался близок его восприятию Отечествен­ ной войны,— хотя он прекрасно видел при этом и «деловую, будничную сторону» вой­ ны, ее «прозу». Дело здесь, очевидно, не столько в несходстве национальных тради­ ций (хотя и это, несомненно, играло свою роль), сколько в разном характере этих войн, в разной роли человека в них и в разном понимании этой роли. Без этого мощно выраженного «толстов­ ского» начала, без творчески преломивших и развивших ею уже в советский период «Разгрома» и «Тихого Дона» не могли бы в дальнейшем появиться романы Симонова, Гроссмана, «Волоколамское шоссе» Бека, «В окопах Сталинграда» Некрасова, лучшие вещи Бакланова, Быкова, Адамовича. Вместе с тем, при всей мощи этого исто­ ка, он не был для советской литературы о войне единственным: без Чехова не было бы «Спутников» Пановой, без опыта До­ стоевского — «Нашествия» и «Русского ле­ са» Леонова, без юроической романтики «Тараса Бульбы» — «Непокоренных» Горба­ това, «Радуги» Ванды Василевской, «Зна­ меносцев» Гончара... Иногда истоки ока­ зывались еще более далекими — и от этого не менее плодотворными: так, с неожидан­ но безотказной силой сработали во «Фрон­ те» Корнейчука опосредованные через Мая­ ковского традиции классицистической дра­ матургии, с ее значащими фамилиями-ха­ рактеристиками, полярной противополож­ ностью персонажей, резко распадающихся на два лагеря и являющихся при этом откровенными до обнаженности носителями одной черты. Следовало бы указать и на значение историко-патриотической темы в нашей ли­ тературе, разработка которой особенно уси­ лилась во второй половине 30-х гг. и в го­ ды войны («Петр I» А. Толстого, «Севасто­ польская страда» С. Сергеева-Ценского, «Ледовое побоище» К. Симонова, «Порт- Артур» А. Степанова, «Ливонская война» И. Сельвинского и т. д.). Остановиться на этом следует потому, что не только в раз­ работке историко-патриотической темы пи­ сателями, но и в ее осмыслении критикой в разные годы, на разных этапах развития нашего общества имели место порой диа­ метрально противоположные, но, к сожале­ нию, зачастую одинаково недиалектичные, не учитывающие всей сложности предмета толкования. Известно, что вопреки извест­ ным и справедливым словам о том, что историю нельзя ни улучшать, ни ухуд­ шать,— на деле с ней обходились порой достаточно вольно, в угоду поверхностным аналогиям с современностью искажались порой реальный облик, реальное значение того или иного исторического деятеля; ге­ рой как бы «вырывался» из своей эпохи, в далеком XVI веке начинал говорить тезиса­ ми из недавно опубликованных работ, де­ монстрируя трогательное, но — вот беда — по тем временам совершенно невозможное единение с народом... В этих условиях историко-революционная тема оказалась по­ тесненной; собиратели русской государст­ венности начинают занимать в литературе куда большее место, чем бунтари, повстан­ цы. «Великий государь» заслоняет в тот период «Крылья холопа»... Все это было и нельзя этого ни забывать, ни замалчи­ вать, ни амнистировать... Но так же невер­ но было бы видеть лишь одну сторону про­ тиворечия, сводить к ней всю картину. Те­ ма зашиты Родины в условиях надвигаю­ щейся фашистской опасности явилась — в основе своей — свидетельством художе­ ственной зоркости писателей, чутко слушав­ ших пульс Времени, не забывая при этом