Сибирские огни № 05 - 1970
— Если доберется до Франсуа Вийона, только мы Ливертовского и видети. Но самой большой любовью Ливертов ского была советская поэзия. Недаром в одном из своих стихотворений он сказал: «Стихи — мое сердце, стихи — моя кровь». И тогда, и позже я встречал немало людей, знающих наизусть сотни стихотворений и целые поэмы. Но, пожалуй, никто из них не знал столько, сколько знал этот паре нек двадцати с небольшим лет. Однажды мы катались на лодке по Ир тышу, и Гоша Суворов сказал: — С тобой, Юзик, как в библиотеке. Только не надо искать книгу, листать. На зови, что тебе хочется, и слушай. Ливертовский раньше всех нас научил ся не только писать, но и зачеркивать. Как большинство поэтов, за столом он лишь за писывал и правил стихи. Любил повторять фразу Маяковского: «Чтобы написать хо рошее четверостишие, н^жно износить но вые ботинки». И еще ему нравились строки великого поэта: «И пусть, озверев от пома рок, про это пишет себе Пастернак». — Это самый большой комплимент,— восхищался Юзик,— писать надо именно «озверев от помарок». Стихи у него были лирические, раздум чивые, почти всегда немного грустные. Он любил бессонницы, любил одинокие много часовые размышления. Широко распахивая ворот, я смотрю, как тихо над водой, камышами длинными распорот, выплывает месяц огневой. Я -мотрю, как розовой стрелою упадают звезды иногда. Папироса, брошенная мною, тоже, как падучая звезда. В то время находились люди, считавшие подобную поэзию ненужной. Когда стихи Ливертовского появились в «Омском аль манахе», журналист Пинегин «выдал» в «Омской правде» статью, в которой недо умевал, зачем советскому читателю, пост роившему социализм, лирические оаздумья, грусть и вообще стихи с подтекстом. Студенты и преподаватели нашего инс титута читали статью с изумлением и болью. А я написал и послал в редакцию полеми ческую заметку. Копыльцов не советовал: — Вряд ли напечатают. Ведь газета уже заняла определенную позицию. Но напечатали сразу Изменили только заголонок. Я назвал заметку: «Череп, что ль, пустеет чаном», а они более спокойно — «Еще раз об «Омском альманахе». Равнодушным к полемике вокруг его стихов остался только сам Юзик. — Все это неважно. Стихи сами за се бя скажут или промолчат. Стихи Иосифа Ливертовского находили своего читателя. Особенно любили их в институте. Был у нас замечательный преподаватель Геннадий Викторович Бандуров Читал до вольно сложный предмет —«русский язык в научном освещении». Он знал добрый де сяток живых и мертвых языков. Читал нам на лекциях стихи на японском, древнегре ческом и даже санскрите. Однажды, на экзамене, отметив «дев* ственное, можно сказать, заповедное неве* дение» Ливертовского, попросил его почи тать свои стихи. — За стихи я бы поставил вам четыре, даже с плюсом. За ответ —два с минусом. Итого —шесть. Разделите на два. В зачетке появилась тройка. О равнодушии Ливертовского к оценкам в институте существовал целый фольклор. А равнодушие это проявилось даже на государственных экзаменах. На экзамене по западно-европейсккй литературе Иосифу повезло. Не веря своим глазам, он прочитал в билете имена Киплинга и Фрейлиграта. Остановился у экзаменационного стола, размышляя, вероятно, о роли случая и при роде удачи. Экзаменатор расценил раздумье по- своему. — Имеете право сменить билет, Ливертовский послушно положил билет и взял новый. В нем не было поэтических имен. Отвечал он все-таки хорошо и, получив «три», с удивлением говорил нам: — Обычно мне вроде даже завышают оценки, а тут на госах... — Ты же сменил билет, а за это и сни зили. — Зачем же тогда предлагают сме нить,— недоумевал Иосиф.—Тем более, тот билет лучше. Летом сорокового года мы окончили институт, а осенью Ливертовский был при зван в армию. Мы переписывались с ним. Он слал в Омск новые стихи Стихи стали более зрелыми, строгими, суровыми — «О Чкало ве», «В поезде», «Кортик», «Папиросы»... Последнее стало популярным. Его печа тали в газете, читали по радио, с эстрады. Над ним стояло посвящение: «Моему отцу». Есть такая у « в « привычка: Чтобы (крепче был стихов настой. Папиросу зажигает спичка. Дым гуляет комнатой пустой. Эта привычка и тревожила отца. Он словно боялся, что «петлею синей дым совьется и задушит сына». Но вот пришел нелегкий час разлуки. Сын уезжает в армию Может быть, ггцовскую тревогу Заглушил свистками паровоз. Этого не знаю Он в дорогу Подарил мне пачку папирос. Вскоре я оказался в том же учебном артполку, что и Ливертовски. . Встретились мы случайно, хотя жили в одной казарме. Могли и совсем не встретиться Чаши ба тареи располагались в разных концах зда ния А дни были до предела забиты изуче нием материальной части, уходом за ло шадьми, стрельбами, политзанятиями. Я догнал Иосифа по пути в штаб ди-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2