Сибирские огни № 05 - 1970

В зале стемнело разом, бросился на экран первый кадр, и Громов откинулся на спинку кресла, расслабляясь, и только подумал: лишь бы не зажигали свет после журнала!.. Он ей-богу устал, и к усталости примешивалось что-то обидное. Это были минуты, когда он чувствовал, как некрасив он, и, навер­ ное, глуп и неловок, дурная сила, и сейчас растерян и даже самому себе жалок. Нашел, понял, друга! Входило в Громова, поселялось в нем как никогда домовито чув­ ство своей неполноценности — рядом с этим мальчишкой, и через маль­ чишку, через него — где-то глубоко внутри — обидное сознание несооб­ разности своей со всем миром... Виталька все похрустывал корочкой — и перестал, замер, когда в журнале показали наши подводные лодки. Повернулся к Громову на секунду, мотнув головой на экран, быстро сказал: — Да? Как будто это он со своими корешами сделал в детдоме эти подвод­ ные лодки. Потом они вместе засмеялись, когда показали цирк, потом журнал кончился, света не зажгли, пустили сразу картину, и Громов постепенно успокоился, потому что Виталька впился в экран и перестал, казалось, его замечать, Громов теперь отдыхал, и к нему стало возвращаться то обычное настроение недоверчивости, с каким сидел он всегда в зале кино... Фильм был наш, но про заграницу. С какого-то аэродрома самолет поднялся, в Америку полетел. Пас­ сажиры всякие в нем... Симпатичная девка, или японка или еще кто... К ней прилабунился матрос в белой шапочке, как в детсадах ходят. То да се... Музыку все включал, такую примерно, как радиохулиганы кру­ тят. Она ему: выключите, мол. А он нет. Тогда подошел красивый такой и из себя крепкий и — по рылу. И тот сразу выключил, конечно... А тут началось такое! Летчиков-то, оказывается, поотравили, они все в кабине дубарика дают потихоньку, и если их не спасти — всем хана. А в самолете врач летел, какой-то борец за мир, одним словом, ихний подпольщик. Только ему нельзя было признаваться, что врач, по­ тому что за ним следил шпик. Шпик этот только и ждал, чтобы тот при­ знался... Кино Громов любил только про войну, где наши сначала отступают, до последнего бьются, так что рубаху потом на груди — да под танк, а потом и сами начинают немца потихоньку колошматить... Он забывал все на свете, если такое кино, он напрягался так, что у него потом болел горб и кулаки были — не разожмешь, он волновался и мучался, и сердце стучало у него на весь зал, и, если показывали па­ цанок без отца без матери, над которыми немцы издевались, он нату­ рально плакал и злился на себя, если пошел с Риткой — увидит еще слезу... А тут что. Тем более про заграницу. Откуда знать нашим, как там и что? Видал он один такой фильм— с голоду помирают, а вслед за тем ихний посмотрел — живут, гадство! Ты давай лучше без балды про своих. И он смотрел почти равнодушно, как снова спрашивали в самолете, нет ли врача — а то всем плохо будет...