Сибирские огни № 04 - 1970

не наступил и праздничная бодрость была еще всюду. Мост нижнега* бьефа был, как всегда, оживлен: место большой работы и большого дви­ жения, место веселых перекуров, нечаянных встреч, гуляний, свиданий,, ожиданий, прощаний... Анатолий вспомнил серое утро, когда он стоял здесь, а проходившие мимо принимали его за счастливца в то время, как был он разбит и рас­ сыпан Сейчас же, в радости, его не заметил никто. Люди, люди, что вы видите? Ничего вы не видите. Помнится, здесь сидел под большим зонтом старикашка-художник. Анатолий разочаровался, не увидев его на прежнем месте, хотя и пони­ мал, что не может человек, да еще художник, приковать себя к одному месту, с тех пор как-никак целая эпоха прошла. Этой мыслью Анатолий удовлетворился и пошел дальше по людному и широкому проспекту, по мосту нижнего бьефа. Ему не терпелось подняться на кран к Анне. Но он удержался, заметив, что она не одна. Был ли там Кирилл, новый смен­ щик или кто из слесарей —все равно Анатолию не хотелось бы разменять эту встречу, поэтому он свернул в сторону перемычки и, перешагивая через кабели и арматуру, пошел в комитет. — Товарищи, тут многие с ночной смены, так что я считаю—не бу­ дем отвлекаться. Там в углу, потише, пожалуйста. Алло, вас слушают. Нет, это не бетонный завод.... Здесь слышались голоса в оправдание тех, на которых наложены взыскания, в частности, того же самого Бороды. Этакий, знаете ли, приятельский либерализм. Больше всех меня удивил товарищ Давидьянц. В беседе перед собранием он выдвинул странный и несостоятельный аргумент: у Бороды родился сын. Собрание оживилось. Ведь рождение есть такое событие, которое нужно освятить в застольном сидении! — Где Давидьянц? Ага, здесь он. Как видите, Давидьянц, от ваших аргументов собранию весело. Анатолий сидел на перилах, обняв крылечный столб. В открытую настежь дверь ему хорошо слышно было это собрание и видно новое убранство комитетской комнаты. Кроме новой мебели и стаканчатых на консолях светильников, введенных Кириллом, здесь оказалось много картин. Художники устроили в комитете выставку. Одна из этих картин выделялась тем, что была больше других раз­ мерами, висела прямо напротив входа и была необычна сама по себе. На картине без привычной перспективы, умышленно фронтально была изображена плотина со стороны водобоя. Она стояла розовая в лучах зари. В лучах зари пламенели обнажения породы на берегу реки. Над рекой и плотиной простиралось тревожное небо, написанное очень стран­ но—не ультрамарином, а сепией. Тень левого берега изломом шла через картину, как бы отсекая от нее тяжелый по тону правый нижний угол, где, присмотревшись, можно было различить контуры больших машин. Эта же тень четко пересекала фигуру человека, изображенного на перед­ нем плане картины. Человек был высок, худ, немного сутул, зеленовато­ пепельный в затененной нижней части фигуры и палевый выше пояса. Человек стоял в Венькиной позе, выставив одну ногу вперед и обхватив себя длинными руками. Он смотрел на озаренную плотину, на белую от ярости и розовую от зари, на бело-розовую, как молоко с кровью, реву­ щую воду, и его лицо, чуть наклоненное вниз и набок, выражало испуг и восторг —так, как если бы он сам все это сотворил, но не верил этому и не знал, что со своим творением делать. Картина притягивала и трево­ жила непонятной правдой. Анатолий старался на нее не смотреть.