Сибирские огни № 04 - 1970
что ты, Венька, можешь сконструировать генератор на миллион кило ватт или спроектировать гидростанцию небывалую, то, будь моя власть, я подарил бы тебе виллу, автомобиль, катер. И вертолет в придачу. Живи, дорогой, подавай идеи! Венька саркастически усмехнулся. — Можно отвечать? Ася пододвинулась к нему вместе со стулом и молча взяла его за руку. Она просила его не горячиться. Непонятно, какие чары были у этой беленькой девушки, но Венька сейчас же снова смирился. — Тут меня не поймут,— сказал он неожиданно глухо, как из боч ки.—Оплевывать — дело легкое, говоришь? Но приписывать мне опле вывание всего —ой, какое же это дело легкое! Эх ты, Цицерон! Ну, лад но, останемся при своем. Мне так лучше. Так мне удобнее жить. «Роль отверженного,— подумал Анатолий,— Ему кажется, что эта роль удобная». Анатолий встал, но не сам будто бы, а сильное беспо койство его подняло. «Ты ошибся, Венька! Ты крепко ошибся!» — Я хотел бы стать маленьким, чтобы ничего не понимать,— про должал Венька.—Мама, куда уходят дни? Смешной вопрос, правда? Печальный вопрос. Не будем говорить, что дни умирают. Пусть малыш сначала наживет запас радости. Дорогие мои соотечественники, жизнь — зимовка. А радость — сухари, ими можно запастись. Венька встал и хотел еще что-то добавить, но вместо слов проделал странную штуку — снял с себя куртку и тут же опять ее надел, но не просто, а через голову, как это делают моряки, надевая бушлаты по тревоге. Анатолий понял: внутри у него была непогода. Не сказав боль ше ни слова, Венька ушел. Острое беспокойство подняло Анатолия. Он выбежал вслед за Венькой. Было уже темно. Ветер с реки холодил лицо. Он казался еще хо лоднее от немого оцепенения люминисцентных светильников, лучи ко торых едва доставали до бетонной дороги. — Венька! — крикнул Анатолий туда, в темноту. Никто не отозвался, и Анатолий выбежал на бетонку, уже пустын ную в этот час. Веньки нигде не было, он исчез. Он жил на улице Пат- риса Лумумбы, и Анатолий решил идти туда. Он быстро шел по доро ге, и так же быстро, шаг к шагу, складывалась речь, которую он дол жен был произнести перед Венькой сейчас. Нет, Венька неверно сказал, что дни умирают и что будто бы чело век рожден бороться с печалью жизни. Человек рожден жить. И совсем неправильно, что радостью надо запасаться впрок, как сухарями, это большая ошибка! Нет, жизнь —не зимовка. Она сама по себе радость. Принципиально! Всякая! Даже зимовка в одиночку, даже самая большая печаль. Радость — правило. Печаль — исключение из правила. Вот что надо было ему сказать. Ему надо было сказать, что правило остается даже тогда, когда исключений больше, чем самого правила, когда радость, как иголка в стоге сена, затеряна в горе. «Это важно, Венька, очень важно!» — то ли думал он, то ли вслух уже говорил, а сам все спешил по дороге, почти бежал. Черт бы побрал этого Веньку! Испортил всем вечер. Компания сиде ла молча, все жевали остывший шашлык. Можно было бы музыкой дело поправить, но и тут все расстроилось, потому что Ася, оставив аккордеон, тоже ушла искать Веньку. Занозой в каждом сидел теперь этот Венька, холера ему в бок и чтоб от злости своей он лопнул! В кафе вошел Парамонов, сел за пустующий столик и сейчас же,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2