Сибирские огни № 04 - 1970

Анатолий усмехнулся. А потом он улыбнулся с откровенностью и молча покачал головой: ему чем-то нравились Венькины «загибоны», хо­ тя он и не верил ни одному слову, нравилась легкость, с которой тот жонглировал мыслями. Как раз этого и не мог простить ему Венька. Он не мог допустить, чтобы на него глядели, как на шута. Венька само­ надеянно претендовал на истину и требовал, чтобы эти его претензии были признаны. — Нет, блаженным живется легче,— сказал он.— При всех их стра­ даниях. Я тебе скажу больше: страдания им нужны для комфорта. Ра­ сшифровать? Айн момент! Власяницы и рубища носили только из гор­ дости. Их и сейчас носят— нейлоновые, современных фасонов. Любой нормальный человек, если он желает славы, стремится взлететь. Но если ты бескрылый, то взвали на себя тяжкий крест, уткнись мордой в зем­ лю, и ты будешь славен. И даже больше другого, который с крыльями. Вот ведь штука-то! Просто и безотказно, как мотыга. У блаженных сути нет и формы нет, господь их сотворил из хляби. Они из киселя, а думают, что из гранита, и в этом их счастье. Анатолий молчал. Помолчав немного тоже, Венька опять начал — тихо, почти ласко­ во, чтобы его не спугнуть: — Играешь в героя. По-ребячьи, как в Чапаева, и сейчас ты устро­ ил себе экзамен: кто ты, герой или нет? Интересно, какую ты выбрал себе модель—Юрия Гагарина, Лизу Чайкину... В сущности, что же? В сущности именно так. Но не это было всего больнее, а то бесстыдство, с каким Венька все упростил, окарикатурил! Свел к абсурду. Если лебедя общипать, разве он лебедь? Анатолий от­ вернулся. — Когда играют дети, это полезно. Но когда теми же игрушками забавляются взрослые дяди, то это печально и даже весьма. Я, видишь ли, о чем говорю —само равнение на положительный идеал—-это хо­ рошо или плохо? Ну, говори: хорошо! Говори, что это мобилизует, окры­ ляет, вдохновляет, возвышает. Слушай, ты так молчишь, как будто у тебя есть что сказать. Анатолий и вправду молчал таинственно. Это он мысленно подтал­ кивал к Веньке первого своего собеседника, рыцаря: «Отвечай ему, от­ вечай! Со мной-то тебе легко спорить. Ты вот с ним поспорь». — Нет у тебя ничего нового! — зло сказал Венька.—А вот я тебе выдам новое: я считаю, что это плохо, когда человек списывает себя то с Корчагина, то с Мересьева. Общество, мой родненький, не должно со­ стоять из матрешек, которых вынимают друг из друга. Анатолий молчал. Он себе представлял, как рыцарь делает сейчас из Веньки котлету. Таких типов, как Венька, в его время презирали. Яркая личность? Самыми яркими в то время были махновцы —они хо­ дили в красных штанах. Анархисты, нэпманы и прочая буржуазная сво­ лочь — все они тоже были яркими. А которые шагали в революционном строю, те, выходит дело, были матрешками. Ну что же, очень жаль, что типов вроде Веньки не всех извели в свое время. Революция разве кончилась? Борьба за освобождение человечества разве кончилась? Венька сидел и поигрывал ключом на цепочке. Он не знал, что ра­ зоблачен в эту минуту. — Завел разговор и жалею,— сказал он.— Если ты поумнеешь, то лучше ли для тебя? А вдруг — хуже? Анатолий улыбнулся. Может быть, всегдашняя, чистосердечная, во всю ширь улыбка появилась у него первый раз за эти два дня. — Ты такой заботливый! — сказал он Веньке.