Сибирские огни № 04 - 1970

от всякой беллетризации материала, опи­ рается преимущественно на философское, публицистическое и лирическое осмысление ленинской темы, идет по следам ленинских поездок, мест пребывания Ильича в Нор­ мандии, Бретани, Италии и Лондоне, ис­ следует его труды, проникает в лаборато­ рию ленинской мысли, прослеживает взаи­ моотношения Владимира Ильича с Горь­ ким, создает образ своего «живого Лени­ на». Исследование ведется в разных аспек­ тах. В очерке «Воспитание коммуниста» автор' стремится «узнать и почувствовать, какие качества коммуниста сделали Л е­ нина вождем международного революци­ онного движения, почему и за что он стал так любим человечеством...» М. Шагинян привлекает искусство Ленина-агитатора «влиять и убеждать», его обаяние оратора. Она не доверяет общим фразам или оп­ ределениям, разбросанным во многих ста­ тьях, книгах и рассказах очевидцев, слу­ шавших Ленина. Для М. Шагинян важно раскрыть глубинное индивидуально-неповторимое в человеке, в его чувствах и раз­ мышлениях в момент общения или встречи с Владимиром Ильичей. Она вдумывается в слова Сен-Катаямы, описавшего доклад Ле­ нина в Большом Театре на Всероссийском съезде Советов, проникает в психологию японского революционера, размышляет о том, с каким оратором из числа самых ав­ торитетных зарубежных вождей в то вре­ мя мог бы он сравнить Ленина. Ссылаясь на факты, сопоставляя разные времена, раз­ ных людей (Бебеля, Плеханова), впечат­ ления Сен-Катаямы, В. Галлахера, Клары Цеткин и других, писательница делает «пер­ вый шаг» в познании «особенностей Лени­ на как агитатора». Проблема — Ленин и его соратники, Ленин и народ — рассматривается автором прежде всего как проблема этическая. Сек­ рет «огромной любви» к Владимиру Ильи­ чу миллионных масс, «любви не только ра­ зумом, но и сердцем» заключается, по мне­ нию М. Шагинян, в личных качествах вож­ дя — простоте, естественности, полном от­ сутствии тщеславия, в остро «реальном ощу­ щении бытия другого человека». «...В при­ сутствии живого Ленина,— утверждает ав­ тор,— и даже в чтении — одном только чте­ нии его книг — каждый из нас испытал живое счастье утверждения реальности сво­ его собственного бытия» (выделено авто­ ром.-- И. Ш.) Ленин не подавлял, а пробуждал и ук­ реплял в людях чувство их собственного достоинства, «очень ценил внутреннюю че­ ловеческую независимость». Но было бы неверным многое в Ленине объяснять толь­ ко личными качествами, субъективными осо­ бенностями его характера. Одной из важ­ ных причин, «почему людям было хорошо с Лениным и Ленину хорошо с людьми», было то, что во всех случаях он исходил из интересов трудящихся, рабочего класса, становился на позицию «рядового товари­ ща». Это было мерилом ленинской оценки человека, его деятельности, поступков. «Эти­ ка Ленина,— замечает М. Шагинян,— все­ ми своими корнями уходит в глубину диа­ лектико-материалистического сознания и ощущения мира, это новая этика материа­ листа». Ленинскую нравственность, таким обра­ зом, М. Шагинян определяет двупланово: в общечеловеческом ее содержании и в новом материалистическом качестве. Нравственный облик Ильича вырисовы­ вается в очерках постепенно, отдельными штрихами, деталями, добытыми ценой нап­ ряженных поисков и усилий. Это не только разыскание новых фактов и сведений о Ленине, об отдельных эпизодах его жизни, но и поиски метода изображения, подхода к исторической теме. Это, наконец, поиски средств борьбы с литературными штампами, инерцией мышления, собственными ошиб­ ками. В очерке «Рождество в Сорренто», раз­ мышляя о фразе Горького, сравнившего Ле­ нина с Колумбом, писательница назвала такое сравнение «еретическим». «Кто такой Христофор Колумб, чтобы сметь его срав­ нивать с Лениным... Обида,— писала она,— окрасилась негодованием, недоумением по адресу Горького...» Но постепенно осмы­ сливая собственную позицию, споря с со­ бой, М. Шагинян приходит к пониманию личных заблуждений: «Что произошло со мною за истекшие несколько десятков лет, если я... стала воспринимать самого доро­ гого, самого любимого из вождей, Ленина, как что-то нечеловеческое, надчеловеческое, с чем нельзя сравнивать никого другого, будь это архи-Колумбы (выделено авто­ ром.— И. Ш. )? Что произошло со мною, человеком восьми десятков лет, потеряв­ шим ощущение живого бытия настолько, что воспринимаю просто живое, как ересь, возрождаю понятие «еретический»? Начи­ наю возводить условности, участвовать в создании мифа, делать из фактов жизни — мифологемы?» Такое явление она объясняет «коркой», которой с годами обрастает человеческое сознание. «Корки старости», по ее мнению, «выглядят как штампы, как трафареты, как «модели». Писательница считает необходимым «со­ скабливать» с себя подобную «корку», ибо для художника особенно важно «с живым трепетом осваивать прошлое, потому что прошлое — еще в росте, его нельзя оста­ навливать на ходу, нельзя создавать из не­ го штампы и «модели». А тем более — в работе над темой о Ленине...» Стремление рассматривать прошлое «еще в росте», в движении, защита идеи непре­ рывности исторического развития принци­ пиально важны для понимания творческо­ го метода М. Шагинян, которая восприни­ мает нравственность Ленина как наследие предшествующих поколений, обогащенное учением революционных демократов и прак