Сибирские огни № 04 - 1970

стилизацию, всякую музейность, то есть от­ бросить материальные детали, устаревшие особенности речи, вышедшие из употребления одежду и обстановку, а начать с самого человека—с героя своей повести, для кото­ рого его время и есть то настоящее, совре­ менное время», каким для нас является на­ ше время. «И надо суметь передать истори­ ческого человека в исторической обстановке его эпохи,— утверждает писательница,— именно в этом естественном и необходимом ощущении «настоящего времени»... того са­ мого «сейчас», без которого «в обстановке, в психологии, в языке, в самоощущении, в политическом, общественном и всяком дру­ гом рефлексе нет естественного, живого че­ ловека, какой бы эпохи он ни был и в ка­ ком бы периоде истории вы его ни изобра­ жали». И лишь на следующем этапе работы, считает М. Шагинян, когда воплотится в воображении автора это человеческое «сей­ час» героя, следует «наращивать» вокруг не­ го строго исторические конкретности язы­ ка, одежды, материальной культуры, спо­ собов передвижения и т. д. Строгая документальная основа опреде­ лила жанр обеих произведений М. Шагинян как роман-хронику. Именно хроникальный роман позволяет наиболее естественно, ор­ ганично сплавить реальные исторические со­ бытия, архивные данные и мемуарные све­ дения с авторским домыслом, авторской концепцией. «...Главное правило при писа­ нии романа-хроники — ...ничего не выдумы­ вать о ведущих линиях и персонажах ро­ мана. А там, где дается у меня воля вооб­ ражению, это делается лишь при одном ус­ ловии: чтоб все воображаемое было в при­ роде и логике вещей, и не только могло, но и должно было т&к случиться» («Литера­ турная газета», 1 мая 1965 г., стр. 2). Семейная хроника Ульяновых дана в единстве с хроникой социальной, историче­ ской, культурной. Факты и события 60— 70 годов прошлого столетия не просто исто­ рический фон или средство оживления по­ вествования, «прикрепления» героев к кон­ кретному времени. Они движут сюжет, оп­ ределяют личные коллизии персонажей, яв­ ляются для них необходимой естественной средой. В «Семье Ульяновых» и «Первой Все­ российской» с хронологической последова­ тельностью прослеживаются сложные про­ цессы капитализирующейся России первых десятилетий после отмены крепостного пра­ ва — голод и обнищание ограбленного ре­ формой крестьянства, крестьянские волне­ ния, брожение в умах демократически на­ строенной интеллигенции, каракозовщина, усиление реакции, тяга трудовых масс к зна­ ниям, просвещению, зарождение первых на­ роднических организаций. Все это преломляется в сознании и дея­ тельности Ильи Николаевича Ульянова, в его учительской и инспекторской практике в Пензе, затем в Нижнем Новгороде и Сим­ бирске. Показывая основы новаторской пе­ дагогической системы Ильи Николаевича, его неустанные поиски новых форм и мето­ дов преподавания, увлеченность педагоги­ кой Ушинского, страстное служение делу народного образования, М. Шагинян воссоз­ дает образ подлинно русского интеллиген- та-разночинца, личность гуманную, одухот­ воренную, наделенную высокими нравствен­ ными качествами, видящую свой граждан­ ский долг в просвещении народа. Гумани­ стическая сущность характера Ильи Нико­ лаевича проявляется не только в отношени­ ях с родными и близкими, со своими воспи­ танниками, но, прежде всего, в отношении его к народным учителям, в борьбе за на­ родную школу. С документальной тщатель­ ностью, особенно в романе «Первая Всерос­ сийская», писательница исследует деятель­ ность инспектора Ульянова, который как бы «сеял и взращивал» нужных людей, воспи­ тывал и формировал новый тип народного учителя — подвижника и демократа. Следует помнить, что романы об Улья­ новых, по свидетельству самой М. Шагинян, были задуманы как «большой эпос об исто­ ках того нравственного мира, той духовной атмосферы, в которой зародилось и разви­ лось учение Ленина». Поэтому характер Ильи Николаевича, духовная жизнь семьи Ульяновых не могут быть поняты вне осве­ щения общих закономерностей русской об­ щественной жизни тех лет, социальных про­ тиворечий и идейной борьбы. Демократические убеждения Ильи Нико­ лаевича, как и членов его семьи, складыва­ лись и формировались не только под влия­ нием воспитания, условий жизни и быта, но и проповедей Чернышевского, Добролюбо­ ва, Писарева, взглядов Лобачевского и Ушинского, зарождающегося народническо­ го движения и начинающего проникать в Россию марксистского учения. «Эта стра­ стная проповедь»,— пишет критик Ф. Кузне­ цов,— вкупе с могущественным гласом рус­ ской литературы сформировала нравственно целый культурный слой разночинной, демо­ кратической, просветительской интеллиген­ ции России второй половины XIX века, той самой интеллигенции, к которой принадле­ жал и Илья Николаевич Ульянов. Именно их усилиями «по всей стране поднималась волна интереса к народу», святого, подвиж­ нического отношения к нему («Юность», 1969, № 6, стр. 58). Н. К. Крупская говорила, что «нельзя изображать 70-е годы, как годы, когда ре­ волюционное движение затихло, оно пошло иными путями, развивалось в иных фор­ мах»; М. Шагинян воспринимает этот пери­ од как «время выступления русской моло­ дежи на сцену истории, время хождения в народ, формирования «Земли и воли», а под конец этих годов — народовольничества...» «Классическая триада возникновения марк­ сизма,— говорит писательница,— немецкая философия, английская политическая эконо­ мия, французский социализм — совершенно не снимает необходимости знать, что пред­ шествовало проникновению марксизма на