Сибирские огни № 03 - 1970

И Рот. сорок лет спустя, поэт вновь встречает ту, которую некогда боготворил, и смотрит на нее, как сказал однажды Пушкин, «духовными глазами»- он не заме­ чает ее старости, черты лица ее — прежние «милые черты», очарование в ней (а она была очаровательна — молодой Тютчев был счастлив подчеркнуть слиянность души сво­ ей с душой природы: природа гак же, как и он, очарована его возлюбленной: «И солн­ це медлило, прощаясь с холмом, и замком, и тобой») — это очарование осталось «то же», и чувство поэта не исчезло, не умерло, оно только было приглушено, но достаточ­ но было легкого толчка, нечаянной, можег быть, встречи, чтобы оно «встрепенулось» и зазвучало «слышнее»: «И та ж в душе мо­ ей любовь». Д ля того, чтобы «слышнее стали зву­ ки», Смелякову потребовалось усилие: вой­ дя в зал, он увидел «безнадежную старуху». Воистину нужен был чуть ли не громовой удар («меня, как громом, оглушили.,.»), что­ бы раскрылась душа поэта, чтобы сквозь старческие черты (к тому же «полузабы­ тые») увидеть черты женщины, некогда лю­ бимой им. Это не просто «другая ситуация». Это отражение другого душевного опыта — пря­ мое свидетельство того, что перед нами другой поэт. Тютчев «весь обвеян дуновеньем тех лет душевной полноты» — преисполнен полно­ той бытия. Привыкший соизмерять его с природой, он и сейчас устанавливает с ней прямую связь («как поздней осени порою бывают дни, бывает час, когда повеет вдруг весною и что-то встрепенется в нас») и ра­ дуется этой разумной гармонии. Разум­ ность — вот что видел поэт в природе, вот что искал и находил в бытии своем Даже тогда, когда он как бы в бессилии останав­ ливался перед открывшейся ему загадоч­ ностью: «Умом — Россию не понять...», бес­ силие это уступало место вере, что разум­ ность в конечном счете возьмет свое: «В Россию можно только верить». Смеляков раскрывает душу куда менее охотно Я бы даже сказал: мучительно не­ охотно Он пробивается «сквозь шум базар­ ный» и помнит об этой базарности. Она сделала его чрезвычайно ранимым: Вам не случалось ли влюбляться — мне просто грустно если нет,— когда вам было чуть т двадцать, а ей почти что сорок лет. А если уж такое было, ты ни за что не позабыл, как торопясь она любила и ты без памяти любил. Когда же мы переставали искать у них ответный взгляд, они нас молча отпускали без возвращения назад... Не случайно стихотворение начато не прямо с рассказа о встрече с женщиной. Поэт сперва как бы устанавливает связь между собой и читателем. В его интонации слегка даже угрюмая недоверчивость: пой­ мут ли? Вопрос, который содержит в себе первое четверостишие,— отнюдь не ритори­ ческий, за ним действительное ожидание ответа, быть может, и отрицательного. За ним — проверка собеседника и уже готовая защитная реакция на случай, если расска­ занное покажется пустяковым, а то и смеш­ ным: в мире, в котором ощущает себя Сме­ ляков, возможно и это. Так он, во всяком случае, считает. Поэт парирует предполагаемую насмешку, парирует с некоторым даже вызовом, как бы выказывая готовность вновь замкнуться в себе: «Мне просто грустно, если нет». И только после этого — да и то не сра­ зу, а установив окончательную общность ощущений: «А если уж такое было, ты ни за что не позабыл...», «когда же м ы пере­ ставали...»— Смеляков приступает к рас­ сказу о встрече с некогда любимой им жен­ щиной: «И вот вчера, угрюмо, сухо...» Но и в этом рассказе, в самый кульми­ национный момент произнеся: «И вдруг...», он все же полуусмешливо оговаривается: «...хоть это в давнем стиле», мучительно, почти трагически ощущая, что в этом ме­ сте насмешка все же может последовать. В отличие от Тютчева, Смеляков не ощу­ щает собственные связи с жизнью прочны­ ми Чтобы почувствовать их таковыми, ему всякий раз требуется усилие для преодоле­ ния всего того суетного, что содержит в се­ бе реальность, преодоления чаще всего му­ чительного. Вернулось ли прежнее чувство поэта к женщине? Разумеется, нет Но совсем не это здесь важно. Здесь важно чувство об­ ретенное. Старая, «полузабытая» любовь переживается теперь, вероятно, совсем не так, как она переживалась прежде. Быть может, теперь поэт благодарен былой люб­ ви даже гораздо больше, чем прежде. Бо­ лее того: в этом можно быть уверенным. Человек, который проявляется в этом сти­ хотворении, научился ценить те скупые ра­ дости, которые отпускала ему жизнь. И та, прежняя его, любовь теперь осознана как огромная духовная ценность — осознана с той остротой, которая говорит не столько об изначальных достоинствах его души, сколько о трудном опыте, эту душу сфор­ мировавшем. И вот за все это — за то, что любовь была, за великое нравственное, очищаю­ щее чувство, которое ему довелось испы­ тать, поэт «с наслаждением и мукой» це­ лует руку бывшей возлюбленной. Причем не просто руку, но «старческую руку, что белой ручкою была». Среди других особенно резких и ярких примет пушкинской поэзии Анна Ахматоза отметила привычку великого поэта «ногу ножкой называть». Конечно, в этой привычке сказалась же­ нолюбивая натура Пушкина. Но не та же­ нолюбивая натура, которую обывательская легенда приписывает Пушкину, изображая его бонвиваном и вертопрахом. Женщина для Пушкина — источник на­ слаждения, прежде всего — духовного.