Сибирские огни № 03 - 1970

«Современная поэзия дает- немало поводов поразмышлять о классической традиции и ее индивидуальном преломлении в творчест­ ве того или иного поэта. Достаточно наз­ вать... хотя бы несколько имен, таких, как Василий Федоров^, Варлам Шаламов, Алек­ сандр Межиров, Сергей Наровчатов, Нико­ лай Сидоренко, Белла Ахмадулина, Алек­ сандр Кушнер, Николай Рубцов...» Такую бездоказательность критики мож­ но даже понять: если под следованием тра­ дициям понимать любое повторение, любое воспроизведение классических образцов, то какие же еще требуются доказательства? Вам назвали фамилию поэта — так за чем же дело стало? Открывайте книгу, читайте стихи, проверяйте критика. Впрочем, подобное понимание искусства •свойственно й многим поэтам: Вдали от всех парнасов, От мелочных сует Со мной опять Некрасов И Афанасий Фет. Они со мной ночуют В моем селе глухом. Они меня врачуют Классическим стихом. Звучат, гоня химеры Пустого баловства. Прозрачные размеры. Обычные слова. И хорошо мне. В долах Летит морозный пух. Высокий лунный холод Захватывает дух. Это зацитированное стихотворение Вла­ димира Соколова лучшим образом вырази­ ло современные представления об искусст­ ве. Потому оно и зацитиров5но. В самом деле. Здесь и противопоставле­ ние суетному городу милой сердцу деревни, которая одна только в состоянии стимули­ ровать творчество, и подчеркнутая установ­ ка на традиции Некрасова и Фета — поэ­ тов, при жизни находившихся в разных по­ литических станах, и, наконец, утвержде­ ние особенно благостного воздействия на собственную душу поэтов-классиков: «Они меня в р а ч у ю т классическим стихом». «Со мной опять Некрасов и Афанасий Фет» — эти строки Соколова вызвали замет­ ное оживление в критике. Сочувственное оживление. Ал. Михайлов, например, одну из при­ чин успеха В. Соколова у сегодняшнего чи­ тателя увидел, в частности, в «верности традициям, близким натуре поэта, складу его души... Поэт не скрывает своих прист­ растий, называя имена Некрасова и Фета». Ст. Лесневский с удовлетворением кон­ статировал, что «наш современник Влади­ мир Соколов соединяет когда-то несоедини­ мое». Наверное, в настоящее время, в период повышенного интереса к традициям, благо­ говения перед ними, неизбежно должен был утвердиться взгляд на русских поэтов, как на людей, делающих одно общее дело: приумножающих сокровищницу националь­ ной культуры. Благодарные потомки со­ гласны не обращать внимания на то, ' что представляется частным недоразумением. Между тем, в поэзии не существует ве­ щей, на которые можно не обращать вни­ мания. Общественная направленность талан­ та — это не дополнительная его окраска, не тот отрадный или досадный штрих, кото­ рый можно не брать ,в расчет в разговоре о поэте. Это мировоззрение поэта, его ми­ роощущение, характер, проявившийся в стихах в соответствии с мироощущением; и если прежде мировоззрение Фета и Не­ красова было «несоединимым», то неужели время, стирая многие противоречия, стерло и само различие поэтических характеров? Когда мы читаем у Некрасова: Непримиримый враг цепей И верный друг народа. До дна святую чашу пей, На дне ее —свобода! — а у Фета: Влача по прихоти народа В грязи низкопоклонный стих, Ты слова гордого «свобода» Ни разу сердцем не постиг,— то перед нами вовсе не частная полемика; она имеет непосредственное отношение к поэзии обоих поэтов, ибо здесь столкнулись два резко противоположных отношения к жизни. «Святая чаша», которую призывает со­ временника осушить Некрасов,— это «чаша вселенского горя», чаша народного страда­ ния. Быть свободным в представлении Не­ красова — значит быть избавленным от страданий. Прочитав некрасовскую поэму «Саша», где, между прочим, были строки: «Злобою сердце питаться устало — много в ней прав­ ды да радости мало»,— Лев Толстой напи­ сал Некрасову: «Человек желчный, злой —■ не в нормальном положении... Поэтому ва­ ши последние стихи мне нравятся — в них грусть, то есть любовь, а не злоба, то есть ненависть. А злобы в путном человеке ни­ когда нет, и в вас меньше, чем в ком-нибудь другом». В этих словах принято усматривать тай­ ную надежду Толстого на поправение Некра­ сова, скрытный призыв к последнему отка­ заться от борьбы. Не уверен, что Толстой преследовал именно такую цель. Так или иначе,, но слова: «...злобы в п ут­ ном человеке никогда нет, и в вас меньше, чем в ком-нибудь другом», показывают, что Толстой хорошо понимал характер не­ красовской поэзии. Главная черта этого характера — не злоба, а страдание. «Тяжело умирать, хорошо умереть»,— написал умирающий Некрасов, и эта тема стала едва ли не ведущей в последних его стихах: «Нет ни охоты,, ни силы терпеть невыносимую муку кромешную! Жадно же­ лаю скорей умереть». Мириться со своим (и с чужим) страда­ нием, Некрасов не мог. Да и не желал. Жить, страдая (от болезни ли, унижения,